Колдун
Шрифт:
Пытаясь успокоиться, Сирома завел разговор:
– Говорят, твой Бог добр и всех прощает. Даже врагов…
– Да. – Антип обрадованно подобрался к нему поближе, задышал в спину. – Он учит любить и жить в мире.
Сирома давно знал все заповеди Велесова врага, но, изобразив удивление, споткнулся, даже чуть приостановился, заглядывая в освещенное внутренним сиянием лицо старца.
– Странный Бог…
– Сперва я тоже так думал, – признался старик. – Но варяг, который жил у меня летом, многое объяснил. Он сказал, что мы боимся своих богов, а этого Бога не надо бояться. Он
Этого Сирома уже не смог вынести. На ходу вытянув из-за пояса нож, он развернулся и резким движением всадил клинок в незащищенное горло старика. Тот еще какое-то время стоял, удивленно глядя на Сирому, а потом медленно сполз по воткнутому в снег шесту к ногам жреца и, хлюпая кровью, прошептал:
– За что?
Вытирая окровавленный нож о подол его рубахи, Сирома скривился в улыбке:
– Ты предал Белеса. Ты посмел назвать его ложью! Это – его месть!
Понимание сверкнуло в глазах умирающего.
– Волхв… – просипел он.
Сирома не ответил. Ему еще надо было потрудиться – нарезать гибких прутьев и сплести из них что-нибудь наподобие волокуши – не попрешь же тяжеленного старика на своей спине! Да и мараться о его нечистую кровь не хотелось.
Деловито нарезая ветви, он даже не глядел в сторону захлебывающегося кровью Антипа и повернулся, только когда, сопротивляясь смерти, тот задрожал в последних конвульсиях. Губы старика шевелились, выдавливая что-то неразборчивое. «Просит прощения у наших древних богов», – догадался Сирома и подошел поближе, чтобы самому услышать покаянные слова умирающего. Но не услышал… В последний раз вскинув к небу уже теряющие блеск жизни глаза, старик отчетливо произнес:
– Прости меня, Господи! Прими душу мою… Дернулся и замер, по-прежнему глядя в небо. Сирома попятился. Он не мог понять, чем его напугали предсмертные слова старика, но почему-то захотелось бежать прочь от его мертвых глаз и раскинутых рук. Но ради Хозяина он должен был постараться. Пересиливая страх, Сирома подошел к Антипу, дернул его, силясь втащить на самодельную волокушу. Осевшее в снег тело не поддавалось. Разозлившись, Сирома ухватился за ворот стариковской рубахи и дернул сильнее. Холстина громко затрещала и, обнажая поросшую седыми волосами грудь мертвеца, подалась в стороны. Выглянувшее из-за туч солнце пробежало лучами по его бледной коже и вдруг слепящей, огненной вспышкой вонзилось Сироме в глаза. Жрец охнул и, чуть не ткнувшись носом в живот мертвого Антипа, упал на четвереньки. А когда протер ноющие глаза, то увидел прямо перед собой на груди мертвеца сияющий крест – оберег нового Бога. Это о него споткнулся солнечный луч и, испугавшись незнакомого знака, прыгнул в глаза Сироме! Новый Бог не хотел отдавать своего слугу!
Сирома мог воевать с любым человеком или нежитем, но он не смел поднять руку на Бога, пусть даже чужого… Завывая, как побитая собака, он отполз от тела, пошатываясь, встал на ноги и, подобрав с земли упавшие колосья, двинулся к капищу. Сомнения не тревожили его. Он сделал все, что мог. И он нес жертву, пусть маленькую, но жертву…
ГЛАВА 18
На
– Вставай, болотник! На охоту идем.
Опираясь на здоровую руку, Егоша поднялся. Он уже ходил со Стаей, и обычно охота бывала удачной, хотя оборотни не пользовались луками, острыми ножами и прочим охотничьим оружием. Да и в волков они перекидывались не часто – не было надобности. Ратмир умело разделял Стаю и, спасаясь от обернувшихся зверьми двух-трех загонщиков, ничего не подозревающая жертва сама прибегала к ожидающим в засаде оборотням. Ратмир вообще был хорошим вожаком. Его уважали и, ведая, как ловко суровый вожак ломает непокорным хребты, побаивались.
Когда Ратмир впервые вытащил Егошу на обжигающий холодом снег и велел вместе со всеми бежать за добычей, болотник возмутился. Он был еще слаб и к тому же замерзал, не чуя на ногах привычных поршней. И как можно было бежать по сугробам без лыж?
– Если хочешь жить со Стаей – стань таким, как мы! – рявкнул на него Ратмир. – – Забудь, что ты человек!
Егоша попробовал, но ногам все равно было холодно, а тело ныло и шаталось от слабости. Пробежав с десяток шагов, он неловко рухнул на бок.
Угрюмо взирая на упавшего болотника, Ратмир остановился, и вся Стая тут же последовала его примеру. В бессильной злости оглядывая окружившие его равнодушные лица, Егоша завопил:
– Не могу я! Понимаете – не могу! Ратмир качнул головой, позвал:
– Нар!
Расталкивая оборотней, к Егоше выбрался крепкий старик, оскалился в улыбке:
– Вот и свиделись.
Схватив пригоршню снега, болотник протер вспыхнувшее лицо. Он уже видел этого старика, когда мнилось, что ползет к ручью напиться…
Пока он силился уразуметь что к чему, Стая бесшумно растворилась в лесу, и возле него остался только старый Нар. Даже не думая помогать Егоше, он уселся неподалеку и, глядя на дрожащего болотника, принялся неторопливо объяснять:
– Ты пытаешься остаться человеком, цепляешься за свое тело и этим строишь себе темницу. Душа – птица вольная, белая и чистая, словно одеяние Лады. Однажды она складывает крылья и попадает в человеческое тело. Земное объятие крепко – не дает ей вырваться и взлететь. Потому человек и мается всю жизнь, что сам себя держит в клетке…
Не слушая его сбивчивого бормотания, Егоша вновь попытался встать, но ноги подкосились. Стиснув зубы, он прохрипел:
– Чем болтать, ты бы лучше помог!
Нар по-собачьи склонил голову к плечу, с интересом покосился на него:
– А я и помогаю.
В сердцах Егоша сплюнул. Он сдохнет тут, карабкаясь по сугробам, а старик так и будет болтать впустую! Душа… Птица… Кому нужны эти дурацкие байки!
– Ты помнишь, как напился, когда очень захотел пить? – неожиданно спросил Нар. – Ты просто выпустил свою душу, и в благодарность за свободу она понесла тебя туда, куда ты хотел. Отпусти ее снова, и она вновь отблагодарит тебя. Ты перестанешь быть ее тюрьмой, а она – твоей пленницей: вы станете единым…