Колдун
Шрифт:
Марика начала понимать значение власти и выгоды, которые она дает.
Теперь она часто об этом думала.
Приближалась весна. В Макше ее восприняли как угрозу. Над городом висел густой дым фабрик — они теперь работали день и ночь, чтобы успеть выполнить план до начала летнего сезона. С каждым годом лето становилось все короче, и забота о будущем урожае требовала все больше усилий. Поэтому городские рабочие вынуждены были все лето проводить в поле. Иначе городу не пережить зимы.
Эта зима была самой суровой во всей
С площади взлетел темный корабль. Острие кинжала медленно поворачивалось, пока не указало на север. Корабль поднялся выше крыш самых высоких башен, потом улетел и растаял вдали.
Со дня приезда Верховной жрицы темные корабли отправлялись в полет каждый день, когда позволяла погода. Их команды выслеживали и уничтожали кочевников, выясняли, где у них опорные пункты и места сбора. Вся эта информация нужна будет для летней кампании. На самих Серк Рейгг нападать не могли. Во-первых, у общины не хватит для этого силы, а во-вторых, нет прямых доказательств вины Серк, а значит, остальные сестричества не могут одобрить подобного шага. Поэтому Верховная жрица решила бороться с Серк, уничтожая их сообщников.
А она жестока и кровожадна, эта Градвол. Хочет удобрить все северные провинции — добрую половину территорий Рейгг! — трупами кочевников. А если получится, то прибавит туда же еще сотню-другую мятежников.
Весь монастырь предвкушал предстоящую летнюю кампанию. Марика едва замечала весь этот шум. Вряд ли Градвол потребуется ее участие.
Скоро, интересно, Дортека разрешит ей осмотреть город? Марике не терпелось вырваться из каменных стен монастыря, отвлечься хоть на несколько часов от утомительной учебы.
Макше был городом контрастов. В центре его стоял монастырь, где все, кроме залов для церемоний, освещалось и отапливалось электричеством. Вода лилась из крана, стоило только повернуть ручку.
Чистоту обеспечивала система канализационных труб. А за стенами монастыря всего этого не было. Воду меты брали из колодцев, а то и прямо из реки. Свет давали только свечи и тусклые масляные лампы. Вся система канализации состояла из сточных канав, проложенных прямо по улицам. Когда шел дождь, нечистоты смывало в реку.
Дождя не было всю зиму.
Городские меты все ходили пешком, за исключением редких богачей, которые могли себе позволить взять в аренду у Союза Коричневых Лап экипаж вместе с животными и погонщиком. Силты, если им приходилось выезжать в город, обычно пользовались элегантными паровыми каретами, которые легко обгоняли любой экипаж. Если Дортека все же отпустит Марику, разрешат ей взять такую карету? Вряд ли. Это очень дорогие машины, и силты строго охраняют их. Их делает один из союзов братства, не подчиняющийся местному Союзу Коричневых Лап. И это не собственность силт.
Торговцы не продают свои машины, они сдают их в аренду. А арендные договора предусматривают огромные штрафы в случае повреждения машин.
Марика подозревала, что это делается для того, чтобы арендаторы не вздумали разбирать и изучать взятые напрокат устройства.
При каждой машине состоял водитель-торговец. Чужакам не разрешалось даже учиться управлять машинами. Мужчины-водители жили в небольших казармах напротив монастырских ворот. Там их легко можно было найти в случае надобности.
Когда свободный час истек, Марика пошла к Дортеке и спросила:
— Сколько пунктов мне надо набрать, чтобы получить разрешение выйти в город?
— Пункты тут ни при чем, Марика. Я могу отпустить тебя в любой момент, как только сочту, что ты заслуживаешь этой награды.
— Ну и как? Заслуживаю я ее?
Марика ничего не скрывала. Она была пешкой в какой-то непонятной игре с неизвестными правилами, и все ее усилия были направлены лишь на то, чтобы уцелеть. Большего Дортека требовать от нее не могла.
— Может быть, может быть. А зачем тебе вообще нужна эта клоака?
— Чтобы исследовать ее. Чтобы посмотреть, каково там, снаружи.
Чтобы хоть ненадолго вырваться из этой душной тюрьмы.
— Это монастырь-то душная тюрьма?!
— Здесь просто невыносимо. Вы выросли в монастыре и, наверное, не понимаете, что такое свобода передвижения.
— Нет, не могу. Во всяком случае, не в этом городе. Я бывала там, Марика. По делам. Это просто отвратительно. И я не хочу тащиться за тобой по колено в навозе.
— А зачем вам это делать, госпожа?
— Что делать?
— Вам просто незачем туда идти!
— Если пойдешь ты, пойду и я.
— Но почему, госпожа?
— Чтобы не дать тебе попасть в беду.
— Я могу сама о себе позаботиться, госпожа.
— Макше — это не Понат, щена.
— Не думаю, что в городе есть опасности, которые сравнимы с кочевниками.
— Я боюсь не угрозы твоей плоти, Марика. Меня беспокоит твой разум.
— Простите, госпожа?
— Меня тебе не обмануть. Ты еще не силта. Но ты и не безобидная добросовестная студентка. В твоих глазах таится тьма.
Марика не отвечала, пока не справилась с обуревавшей ее яростью.
— Я не понимаю вас, госпожа. Другие тоже говорят обо мне подобные вещи. Кое-кто называет меня Джианой. Но я не чувствую в себе ничего необычного. Как город может повредить моему разуму? Подскажет мне опасные мысли? У меня своих достаточно. Я сама прихожу к тому или иному мнению, независимо от того, во что вы хотите, чтобы я верила.
Или мне повредит, если я увижу, как тяжело живется крепостным Рейгг, чтобы мы, силты, могли жить в комфорте? Так это я и со стены вижу.