Колдунья-индиго
Шрифт:
Глава 10
Но, несмотря на все эти потаенные сожаления, треволнения и переживания, в представлении отца семейства в доме царили тишь да гладь да божья благодать. Нелли ни в коем случае не хотела нарушать семейную идиллию сварой с и так уже осатаневшей от Дэнова садизма скандальной падчерицей, поэтому, внутренне ужаснувшись ее безумному намерению разместить кошачье-собачий погост на территории усадьбы, внешне свои негативные эмоции никак не проявила. Напротив, отметила, что мемориальное кладбище для друзей человека — это замечательная задумка и она ее всецело поддерживает. Есть только одно «но»: негоже отводить под такое благое дело всего лишь одну полянку, и даже целого поместья для него маловато. Нужна территория повнушительней, чтобы соответствующие по размеру грандиозные надгробья лучше смотрелись. Нелли
Юлия приняла ободряющие слова Нелли Григорьевны за чистую монету, согласилась, что выбранная ею поляна для погоста маловата, и уже окидывала реформаторским взглядом всю перспективу поместья, представляя, видимо, как помпезные кошачьи и собачьи захоронения будут смотреться под окнами особняка. Но потом вздохнула и с сожалением предположила, что отец, пожалуй, не совсем одобрит идею размещения мемориала в непосредственной близости к дому. «Еще как не одобрит! — согласилась в душе с падчерицей Нелли. — Не только не одобрит, он еще всыплет тебе по первое число за все твои бредовые выдумки!» Но вслух поспешила заверить падчерицу, что она в любом случае поддержит ее прекрасную (мысленно — ужасную) идею.
Как Нелли предполагала, так и случилось. Никандров зарубил предложенную дочкой новаторскую реформу поместья на корню, а самой реформаторше постучал костяшками пальцев по лбу, а затем ими же — по подлокотнику кресла, и отметил, что звук одинаковый. Вообще-то Юлия родительскую власть признавала и отца даже побаивалась, но в этот раз нашла коса на камень. Трагическая гибель Клеопатры выбила ее из наезженной колеи отцепочитания, и она съехала с катушек прямехонько в оппозиционный кювет. Никандровский особняк вдруг снова превратился в филиал Содома и Гоморры: слезы, истошные вопли, истерики, угрозы покончить с собой…
Никандров за семь лет последнего брака отвык от нештатных домашних ситуаций, но относил семейное благополучие исключительно на счет собственного правильного мужского воспитания детей. И как это обычно бывает, приписав чужие, педагогические в данном случае, лавры себе, почил на них, расслабился и потому не смог противостоять бунтарскому напору угнетенного детства. Сложилась классическая революционная ситуация, когда низы хотят реализовать свои несбыточные мечтания, а верхи не готовы дать им достойный отлуп. В таких случаях любая власть делает вид, что идет на компромисс, в надежде охмурить протестующие массы. И этот финт ушами власти обычно удается, ведь от одной из двух сакральных российских бед мятежному населению никуда не деться. Семейная деспотия в лице Никандрова ничем не отличалась от любой другой власти. Дороги в поместье были в полном порядке, и отцу семейства оставалось использовать лишь вторую особенность чисто российского менталитета любимой дочери.
— Выделить ей, что ли, под ее бредовый проект клочок земли в самом дальнем углу поместья размером десять на десять метров? — сказал он жене, глядя на Юлию, изображающую из себя фонтан слез. И, понизив голос, почти шепотом добавил: — Там у пионеров как раз когда-то была помойка…
Нелли поняла, что нужно срочно спасать положение. В отличие от мужа, она была уверена: если цепкой падчерице позволить зацепиться даже за край поместья, хоть за бывшую помойку, можно не сомневаться, что вскоре памятник какой-нибудь убиенной кошке появится и под окнами ее будуара.
— Нет, нет, — возразила она мужу в полный голос. — Клочок земли — это не годится. Тут нужен простор, должны открываться широкие перспективы. Я слышала, что не так далеко, километрах в пяти-шести, местной администрацией выставлен на торги обширный участок бывшего заповедного леса. Лес, понятно, уже вырублен, и образовавшееся на его месте широкое поле теперь как будто самой природой предназначено для устройства величественного мемориала. Остается только выкорчевать пни. Мне известно, какова будет максимальная цена этого участка на аукционе, плюс, разумеется, необходимые неофициальные доплаты, и я, со своей стороны, готова выделить часть требуемой суммы.
Юлия прекратила рыдать и слушала, навострив уши. Никандров недовольно поморщился, раздосадованный уступчивостью жены, но лицо его быстро прояснилось: он понял, что мудрая супруга предоставила ему возможность пресечь вздорную дочкину авантюру не мягким мытьем, а жестким катаньем… Заодно познакомить дочь с реальной действительностью. Пора уже! А то пригрелась за папиной спиной и думает, что жизнь — это Гринпис, текущий млеком и медом. Пусть поучится в суровом университете имени A. M. Пешкова, не зря взявшего себе псевдоним Максим Горький, и поймет, в каких условиях отцу приходится делать свой бизнес и какой ценой достаются родителю деньги, которые оголтелая наследница так легко собирается потратить на кошачье-собачье упокоение. Ну а поскольку обучение теперь по факту везде платное, отцу не жаль раскошелиться на «науку» для дочери.
— Хорошо, мы с Нелли Григорьевной дадим тебе требуемую сумму для покупки этого земельного участка, но только при одном условии, — Никандров строго погрозил дочери пальцем, — ты даешь честное слово, что сверх указанной суммы не станешь больше выклянчивать у нас ни доллара и все хлопоты по покупке берешь на себя. Юридическую службу компании просьба не беспокоить!
Юлия на все условия согласилась, а Никандров, памятуя, что российский капитализм развивается не по Марксу: деньги — товар — деньги, а на свой новорусский манер, то есть криминал — деньги — похороны конкурента — товар, вызвал Новикова, который тогда еще не был начальником охраны, но карьерные амбиции имел, и поручил ему обеспечивать физическую безопасность новой участницы земельных торгов. Заботливый отец хотел окунуть Юлию в суматоху новорусского бизнеса, но вовсе не желал, чтобы мятежная, но любимая дочь вернулась с аукциона без головы. А юная бизнесменка, с разгону плюхнувшись в мутное криминально-бюрократическое болото, быстро в этой коррупционной жиже освоилась и чувствовала себя там почти как рыба в воде. Родительские гены, наверное, сработали… Где нужно заплатив, кого следует подмазав, она победила в аукционе, израсходовав, правда, отпущенную ей сумму до последнего доллара. Все прошло чинно-благородно и почти по закону. Осталось только получить документы на приобретенную землю. Знающие люди чесали затылки и в изумлении разводили руками: наверное, где-то после дождичка в четверг петух все-таки прокукарекал… Увы, чудеса если иногда и случаются, то обычно не с нами…
Аномальный мираж быстро рассеялся, и чиновник, к которому Юлия пришла за документами, пугливо оглядываясь на двери и понизив голос, стал почему-то рассказывать, что у него трое детей мал мала меньше, на себя-то он давно рукой махнул, а за них страшно. Короче, есть тут такое ООО «Лесовичок», и им умри, но отдай еще пятьдесят тысяч долларов. Иначе, считай, аукцион не состоялся, а все уже потраченные денежки тю-тю.
Юлия не пала духом. Правда, родительский кредит был исчерпан и свое слово — не выклянчивать деньги у отца и мачехи — она нарушить не решилась, но не обращаться за помощью к родной матери — такого обещания она не давала. Поэтому и стала ей названивать в надежде получить необходимую сумму с лихвой. Но ее мама — светская львица и гламурная красавица — в это время «окучивала» очередного миллиардера преклонных лет. На миллиардерской яхте она сопроводила матримониальную жертву на его личный необитаемый остров, где девяностолетний жених и цветущая тридцатипятилетняя невеста, отключив все средства связи, предались предсвадебным любовным утехам. Не сумев связаться с матерью, Юлия занервничала, настроение у нее испортилось, она потеряла аппетит, ее мучили ночные кошмары. Опять приснилась усопшая Клеопатра — в царской горностаевой мантии, с короной на опаленной голове, со скипетром и державой в обгорелых лапах. Во втором сне Юлии Андреевны Клеопатра выглядела уже не несчастной жертвой Дэнова садизма, а скорее беспощадной обличительницей. Грозно размахивая скипетром и как бы примериваясь огреть им своего погубителя по голове, разъяренная покойница трижды хрипло промяукала:
— Проклинаю! Проклинаю! Проклинаю!
Юлия даже во сне удивилась и спросила:
— Почему проклинаешь три раза? Разве Дэн о трех головах?
— Проклятие и на ваши домы! — пояснила Клеопатра, продемонстрировав хорошее знание мировой классической литературы. Потом закрутилась на троне, как метательница ядра на стадионе, и метнула державу, целясь в лоб собеседнице.
— За что?! — ахнула Юлия. — Ведь мы так любили друг друга!
— Ты не отомстила за мою мучительную смерть! — затихающим, но по-прежнему злым голосом провещала Клеопатра уже откуда-то из своего загробного далёка.