Колен Лантье
Шрифт:
Глаза Колена сверкали. Выходило, что те, кого называли разбойниками, избрали для себя лучший удел. Ему нравилась их отвага, его восхищала их справедливость. Ведь на Гревской площади чаще висели с верёвкой на шее бедняки, чем знатные сеньоры.
– Скажи мне, Одри, наверное, все твои товарищи ловко стреляют из лука?
– Ни один из них не промахнётся по куропатке, взлетевшей над жнивом, и уж добрая половина вонзает стрелу с трёх туазов в лётку улья.
– А зимой, Одри? Что вы делаете зимой, когда деревья голы и лес покрыт снегом, когда дичь уходит в норы и бродят стаи волков?
Бунтарь разразился смехом.
– Зимой, конечно, трудновато, – сказал он. – Мы же люди из плоти и крови. Но нам известны глубокие берлоги, где раньше жили медведи, и земля окутывает нас своим теплом. И мы только посмеиваемся, когда холод пробирает нас сквозь камзолы. Ведь мы сами, по своему желанию, избрали эту вольную жизнь. Бедные крепостные, которые скалывают лёд во рвах вокруг замков и вяжут хворост морозным утром, страдают куда больше нашего.
– Почему же они не примкнут к вам, Одри? Неужели им не хватает храбрости?
– То, что возможно для десятерых, невозможно для тысячи. Как ни обширны наши леса, они не могли бы приютить всех. А многие прикованы к своим хижинам из-за жён и детей, которые не вынесли бы голода и усталости.
– Я мог бы идти за тобой с утра до ночи, Одри, а ведь мне всего пятнадцать лет.
– Ты рослый и крепкий, Колен, но я уверен, что наши законы тебе не под силу.
– Разве они так суровы?
– Нарушение их ведёт к смерти или предательству. Вольные люди должны подчиняться вожакам, которых они сами себе избирают. Не остережётся один, а повесить могут всех. И в пути, и в часы отдыха мы всегда должны быть начеку.
– А крестьяне вам помогают? – спросил Колен.
– Почему бы им не помогать, ведь враги-то у нас общие. Наш пример их обнадёживает. Гнев тлеет в хижинах, как головни под пеплом. Настанет день, когда от головней загорятся ветки, огонь побежит с дерева на дерево, и запылает весь лес. Этот день уже недалёк. Ведь сумели жители Парижа прогнать дофина! Теперь ему пришлось с позором убраться в Компьен. Крестьяне Бовези, Мюльсьена и Амьена всё это взвесили и поняли, что в Париже творятся серьёзные дела. Разве торговцы и ремесленники не передали Этьену Марселю и Генеральным штатам[25] всю полноту королевской власти?
– На Гревской площади, – с важностью заметил Колен, – прево обратился ко всем, к торговцам и ремесленникам, а их там было видимо-невидимо, больше, чем сходится народу на огни в Иванову ночь[26]. И говорил он так просто, что все могли его понять.
– Что же он говорил? – жадно спросил Одри.
– Его громкий голос доносился даже до Малого моста, где показывают свои фокусы фигляры и дрессировщики обезьян. «Мы не хотим больше грабежей, которые учиняют король и его бесчестные советники, – говорил Марсель. – Дофин плавит монеты и пускает в обращение более лёгкие, а это вызывает рост цен на съестные припасы. Нам надоело терпеть!» Он говорил хорошо, долго и очень смело. Все кричали: «Да здравствует Марсель, да здравствует прево!» И я орал не хуже других, так понравилась мне его речь. После этого дофин Карл со своей свитой убрался в Компьен.
Одри рукой привлёк Колена к себе.
– Я ничего не скрою от тебя, Колен. Жители Бовези поручили мне встретиться с прево и поговорить с ним о важных делах. Но, видимо, кому-то я показался опасным, и обо мне сообщили оставшимся в Париже друзьям короля. Потому-то на меня и напали в харчевне. Эти люди не успокоятся, пока не насолят мне как следует. Не знаешь ли ты, Колен, верного человека, который отвёл бы меня к Этьену Марселю?
– Я поговорю об этом вечером с Ламбером, помощником моего отца. Он человек достойный и многое знает.
– А можно на него положиться?
– За него я ручаюсь головой. И я уверен, что он тебе поможет. А я клянусь помочь вам обоим. Но что же ты будешь есть, Одри?
– Всякий человек может поститься двое суток, Колен. Житель лесов вытерпит и вдвое дольше. Для большего спокойствия я переночую сегодня в башне. Мне приходилось ночевать и в менее удобных местах. А как отсюда выйдешь ты?
– В церковной ризнице есть дверь, которая не запирается. Выбраться этим путём мне совсем не страшно. Куда страшнее ступить на порог отцовского дома. Спокойной ночи, Одри, до завтра!
И Колен исчез в тени за колоннами.
Оставшись один, Одри просунул руку под камзол. Кинжал его противника порвал одежду и задел плечо. Рана начала его беспокоить.
Не спеша он снял верхнюю одежду, потом рубашку и промыл рану святой водой из чаши.
А Колен тем временем уже достиг дверей мастерской, где его с большим волнением поджидал отец.
– Добрый вечер, господа! – звонко воскликнул Колен, видя, что Ламбер ещё не ушёл, а сидел подле его отца и рисовал при свече.
Это шутливое приветствие умерило гнев отца и вызвало улыбку на губах Ламбера.
– Вот господин сейчас надаёт тебе оплеух, упрямцу и бродяге! И где тебя ноги носят весь божий день?
– Я был в башне Святого Северина и в Рибекурских лесах, отец.
Лантье с удивлением посмотрел на сына.
– Вот не знал, что эти леса находятся так близко! И у тебя ещё хватает дерзости потешаться над отцом?
– Никакой дерзости тут нет, отец, и, чтоб это доказать, я сейчас сбегаю к Катерине и узнаю, готова ли еда. Наверное, англичане на подступах к Парижу не были так голодны, как я.
– Первые весенние дни уже вскружили ему голову, – сказал Ламберу повеселевший Лантье.
– Это в нём молодые соки бродят, Лантье! Они обновляют и растения и людей.
– Пойдём заморим червячка, Ламбер! От всех нынешних страхов и забот я здорово проголодался. Но я ума не приложу, кто мог быть этот молодчик из Бовези, который так отдубасил людей прево.
Ламбер молча сложил свои краски и последовал за мастером.
Глава четвёртая
Над Парижем опускалась ночь…