Колеса ужаса
Шрифт:
Майор закричал так, что волосы у нас встали дыбом.
Старик застонал:
— Нет, нет, я уйду. Что бы они ни сделали, я не могу на это смотреть.
Вместе с ним вышли еще несколько человек, в том числе обер-лейтенант Вебер, бледный как полотно.
Малыш делал свое дело старательно, результативно. Накопленные за много лет ненависть и жажда мести изливались на представителя той системы, которая не особенно отличалась от «коричневого» режима.
Мы находили этому какое-то оправдание, напоминая себе, что майор принимал участие в тех зверствах, которые теперь
Когда Порта остановил Малыша, майор был неузнаваем. Мундир его был изорван. Казалось, его топтала яростная горилла.
При виде его один из пленных повалился ничком в обморок. Легионер пнул его. Это не подействовало; пленник был полумертвым от ужаса.
Майор, заикаясь, заговорил разбитым, теперь уже беззубым ртом. Упавший в обморок пленный был зачинщиком пыток наших товарищей. Приказ насчет колючей проволоки отдал он.
Когда к нему вернулось сознание, Легионер спросил:
— Как твоя фамилия?
— Я капитан Красной армии Бруно Царштейн.
— Имя похоже на немецкое, так ведь? — задумчиво спросил Легионер.
Ответа не последовало.
— Ты немец, поганый висельник?
Молчание, испуганное молчание.
— Черт возьми, — заревел Малыш, — ты что, не слышал вопроса Грозы Пустыни? Хочешь, чтобы Малыш превратил тебя в месиво?
— Слышал? — со злобным смехом спросил Легионер. — Ты немец, гнусный комиссар?
— Нет, я советский гражданин.
— Ребят такой ответ не устраивает, — усмехнулся Легионер. — Я французский гражданин, но при этом немец. Я стал французским подданным, потому что умел убивать врагов Франции, а ты — советским, чтобы убивать врагов Советского Союза.
Он осторожно запустил руку в нагрудный карман бледного капитана, достал удостоверение личности и бросил Порте; тот полистал документ, не понимая в нем ни слова.
Русский майор горел желанием перевести все на немецкий. Оказалось, что капитан Бруно Царштейн родился в Германии седьмого апреля девятьсот первого года и с тридцать первого года жил в Советском Союзе. Учился на политических курсах для комиссаров и был назначен комиссаром батальона Тридцать второй сибирской стрелковой дивизии.
— Хо-хо, ублюдок, — снова усмехнулся Легионер. — Придется наказать тебя с особой строгостью по статье девятьсот восемьдесят шесть пункт два уголовного кодекса. Она гласит, что каре подвергается каждый, кто оставит свою страну и примет иностранное гражданство, не уведомив об этом национал-социалистическую Генеральную прокуратуру. А ты не уведомил ее, так ведь, вошь?
— Хороший пункт, — вмешался Порта. — Вынеси ему приговор, Гроза Пустыни. Какой сочтешь справедливым.
— Скажи, — любезно обратился к комиссару Легионер, — знаешь ты, что делали со мной, когда я вернулся в Германию из Иностранного легиона? Попробуй догадаться, товарищ комиссар. Меня били по почкам стальной цепью. Приходилось когда-нибудь мочиться кровью?
Порта перебил Легионера, прорычав на ухо немецко-русскому комиссару:
— Отвечай, черт возьми, а то выдавим глаза и заставим их съесть!
Малыш кольнул Царштейна штыком. Тот прыгнул вперед, но приклад винтовки Бауэра заставил его отскочить.
— Отвечай, пес. Ты что, не слышал вопроса? — продолжал Порта. — Спрашиваю еще раз. Приходилось?
— Нет, нет, — хрипло прошептал комиссар и как зачарованный уставился на Легионера, который чуть ли не отечески улыбался ему.
— Хочешь попробовать, что это такое?
— Нет, герр солдат.
— Я тоже не хотел, приятель. Но твои собратья из Фагена заставили. Слышал о Фагене?
— Нет, герр солдат.
— Как думаешь, попробуешь теперь?
— Отвечай, мразь! — рявкнул Порта.
Царштейн с трудом сглотнул слюну. Когда заговорил, каждое слово причиняло ему боль.
— Нет, не думаю.
— Я тоже не думаю. Мне наносили удар цепью по почкам за каждые четверть года, что я прослужил в Иностранном легионе. Могли бы избрать каждый месяц, неделю или каждый день. Но тогда я бы умер, а ты только представь мою горечь, если б мы не встретились — ты и я. Унтершарфюрер [55] Вилли Вейнбрандт находил очень забавным смотреть, как я вылизываю плевки. Пробовал когда-нибудь, герр комиссар? Нет? Но ты пробовал распинать людей. Не думал, что распинаемому больно?
55
Соответствует званию унтер-офицера. — Примеч. ред.
Царштейн в отчаянии прижался к стене, пытаясь спастись от фанатичных глаз Легионера.
— Ты не ответил. Пробовал?
— Нет, герр солдат.
Малыш плюнул на пол.
— Вылижи.
У Бруно Царштейна закружилась голова. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. Он как зачарованный смотрел на слизистый комок на полу бункера. Нам всем приходилось вылизывать плевки. Мы знали, что шевелится в теле Царштейна.
Малыш схватил его и швырнул на пол.
— Лижи, товарищ комиссар-убийца!
Легионер кольнул его штыком в шею.
— Ищите и обрящете, — хрипло сказал он. — Аллах велик.
Царштейна начало рвать. Казалось, его желудок выворачивается наизнанку.
— Черт возьми, — спокойно сказал Легионер. — За такие вещи в Фагене сурово наказывали!
Он пнул энкаведиста в бок, и тот покатился по полу.
Легионер с доверительным видом наклонился над ним.
— Твои собратья-эсэсовцы кастрировали меня кухонным ножом в сортире. Видел когда-нибудь что-то подобное?
— Нет, герр солдат.
— Господи, до чего ж ты невинен! — Голос Легионера резал, как нож. Звук его я помню по сей день. — Скольких ты кастрировал в своих концлагерях?
— Ни одного немца, герр солдат. Только антисоциальных элементов.
Воцарилось зловещее, почти дьявольское молчание. Комиссар пополз к остальным пленным, но они, его товарищи, попятились в ужасе.
— Значит, только антисоциальных элементов, — сказал Легионер, словно думая вслух. Слово «антисоциальных» он произнес со смаком. Потом яростно закричал: — Вставай, отродье шлюхи, а то освежую заживо!