Колесница Гелиоса
Шрифт:
— Ты, Эвбулид, судя по всему, хороший человек. И родители твои были уважаемыми людьми. Лучшего мужа для своей Гедиты я и не желаю. Но я — приверженец давних обычаев и убежден в том, что лучший возраст для вступления в брак для невесты — двенадцать — шестнадцать, а жениха — двадцать четыре — тридцать лет. И если Гедиту через месяц — другой уже можно вести к алтарю, то тебе нужно подождать еще самое малое, как я понимаю — четыре года! Дождешься — буду рад видеть тебя.
Ровно через четыре года он снова вошел в дом, поразившись тому, что скромная обстановка за это время стала
Сильно сдавший Калиопп, узнав Эвбулида, пригласил его сесть и грустно сказал:
— Откровенно говоря, давая тебе в прошлый раз отсрочку на четыре года, я думал, ты передумаешь, забудешь мою дочь…
— Забыть Гедиту? — вскричал, поднимаясь, Эвбулид.
— Сядь и не перебивай меня, — устало попросил Калиопп. — Я сделал так потому, что мне нечего тебе давать за Гедиту. Денег у меня нет, дом заложен-перезаложен, имущество — сам видишь, какое, так что приданого…
— Не надо мне никакого приданого! — вскричал Эвбулид. — У меня есть дом и кое-какие средства, оставленные после смерти родителей. Главное — что я и Гедита любим друг друга!
Расчувствовавшись, Калиопп благодарно положил ладонь на плечо Эвбулиду, но тут же строго заметил:
— Любовь любовью, но без приданого афинский брак считается недействительным!
— Да никто даже не узнает об этом! — клятвенно заверил Эвбулид.
— Ах, молодость, молодость… — вздохнул Калиопп. — Когда-нибудь ты сам станешь отцом взрослой дочери и поймешь, как это тревожно отдавать свою дочь замуж без приданого. Ведь это означает, что ее положение в твоем доме будет необеспеченным. Нет, — поднялся он, давая понять, что разговор окончен. — Давать за невестой приданое требует закон, но больше — обычай, более могущественный, чем любое писаное правило. И я не в силах нарушить его. Прощай!
Ошеломленный отказом, Эвбулид вышел из дома, не глядя на дорогое окно, побрел по улице и очнулся оттого, что кто-то схватил его за руку. Он поднял глаза и увидел улыбающегося Фемистокла.
— Эвбулид, ты? — радостно вскричал тот. — Ну что, прощай эфебия?
— И не только она… — с горечью вздохнул Эвбулид.
Несколько минут спустя, в харчевне, куда затащил его друг, он рассказал обо всем, что произошло в доме Калиоппа.
— Какое варварство! — вскричал Фемистокл и, помогая себе нетерпеливыми жестами, горячо заговорил: — Человек, спасший от голода тысячи и тысячи афинян, должен доживать свой век в нищете и не в состоянии даже выдать замуж свою дочь! До какого же позора дожили Афины, если позволяют себе так обращаться с человеком, оказавшим неоценимые услуги отечеству!
— Раньше такое дело решилось бы очень просто! — заметил прислушивавшийся к их разговору старый хозяин харчевни. — Афинская община или несколько состоятельных граждан, сложившись, дали бы неплохое приданое для дочери такого заслуженного человека!..
— Ай да старик! — всплеснул руками Фемистокл. — Да твоими устами говорят сами боги!
Он швырнул на стол медяк за выпитое вино и потащил за собой Эвбулида.
— Куда? — недоумевая, упирался он.
Но Фемистокл был неумолим. Он провел Эвбулида через все Афины и, выйдя в богатый квартал, решительно постучал в двери первого же дома.
— Жди меня здесь! — приказал он, направляясь в комнаты следом за рабом-привратником.
До самого вечера обходил зажиточные дома Фемистокл. Из одного он выходил сердитым, грозя захлопнувшейся за ним двери кулаком, зато из других — сияющим и заговорщицки подмигивал ничего не понимающему Эвбулиду.
Лишь незадолго до полуночи он обнял его и, как в тот памятный вечер в харчевне, когда обещал показать окна Гедиты, шепнул на ухо:
— Приходи завтра пораньше к Калиоппу.
— Но ведь он дал мне понять, чтобы я никогда больше не заходил в его дом!
— Приходи! — настойчиво повторил Фемистокл. — Я уверен, что это будет самый счастливый день в твоей жизни!
Эвбулид последовал совету друга и с рассветом уже робко стучался в дом Калиоппа.
Дверь открыл сам хозяин, неожиданно помолодевший и заметно взволнованный. Вопреки опасениям, он приветливо поздоровался с Эвбулидом и радушным жестом пригласил его в комнату. Здесь на составленных вокруг столика с кувшином вина и сладостями клине уже возлежали семь или восемь человек, судя по одеждам и уверенным лицам, занимавших далеко не последние места в Афинах.
При появлении Эвбулида они прервали свою беседу и с любопытством осмотрели его с ног до головы.
— Ну что ж, вполне воспитанный и приятный молодой человек! — наконец, подал голос один из них, и недоумевающий Эвбулид с изумлением признал в нем одного из недавно избранных архонтов.
— И мы, Калиопп, только можем поздравить тебя с такой удачной партией для твоей дочери! — принялись поддакивать остальные.
— Выпьем за их будущее счастье!
— И за их будущих детей, чтобы они были такими же честными и славными, как и ты, Калиопп!
— Я думаю, что ничто не мешает нам тотчас же провести заключение контракта, — не терпящим возражений тоном заметил архонт после того, как чаши были осушены до дна. — Свидетелей для этого дела более, чем достаточно, отец невесты здесь, жених — тоже, ну а присутствие невесты вовсе необязательно!
— Видишь ли, Эвбулид! — шепнул на ухо Эвбулиду Калиопп, пока гости переговаривались о содержании будущего брачного договора. — Оказывается, живы еще в Афинах давние добрые обычаи. Из уважения к моему прошлому, эти люди пришли мне на помощь и из своих средств решили выделить на приданое для Гедиты. Вот только не знаю, откуда они узнали, что я не могу выдать свою дочь за тебя! Наверное, им подсказали это сами боги…
«Знаю я этого бога! — восторженно подумал Эвбулид, не чуя под собою ног от счастья. — Спасибо, Фемистокл!»
Как во сне, доносились до него слова о мебели, платьях, золотых серьгах, кольце, посуде…
А гости все расщедривались:
— Как молодым обойтись без сундука для одежды?
— А без ларя для кладовой?
— Без рыночной корзины?
Как во сне, читал написанный договор, в котором говорилось, что он, Эвбулид, берет себе в жены свободнорожденную Гедиту, дочь Калиоппа и Нарои, с приданым — платьями, посудой и украшениями стоимостью в тысячу драхм.