Колесница Гелиоса
Шрифт:
— Как? — удивился Луций, вспоминая свой разговор с претором. — Он видит Аристоника?
— В том-то все дело! — воскликнул Эвдем. — Полностью положившись на этого Демарха, я доверил ему самый важный для меня дом, а он платит мне за свое спасение черной неблагодарностью. Я человек справедливый и мягкий, может быть, и прощу его. Но боги — боги, которыми ты, Демарх, клялся год назад, — они ведь не простят. Они обрушат самую страшную кару, болезни, беды, несчастья на твоих детей и жену. Этого ты хочешь?
— Что ты,
— Значит, ты помнишь свою клятву?
— Конечно, господин…
— И выполнишь ее?
— Да…
— Тогда вот что. Мне стало известно, что в лавке Артемидора сегодня или завтра должны собраться преступники. Даю тебе два дня сроку на то, чтобы ты сообщил мне о подозрительных людях в доме купца Артемидора!
— Слушаюсь, господин… — чуть слышно пролепетал Демарх, направляясь к выходу.
— Постой! — остановил его Луций. — Подожди меня в коридоре.
— Слушаюсь, господин…
— Впрочем, нет! — поправился римлянин, понимая, что весь его разговор с агентом все равно через несколько минут будет известен хозяину. — Подожди здесь.
Он быстро вышел из коридора, миновал приемную, взошел по лестнице и, порывшись в сундуке, вернулся с кошелем золотых монет.
— Возьми, — протянул он деньги Демарху и, когда тот изумленно поднял длинные ресницы на римлянина, строго сказал: — Это деньги великого Рима. Дай их рабам, которые бывают в доме Артемидора, пусть они убьют этого Аристоника!
Эвдем метнул из-под бровей удивленный взгляд на нового, незнакомого Пропорция. После того как тот выдержал его, не отвернулся, не отвел глаз, подошел к Демарху и сам заложил тяжелый мешочек ему за пояс.
— Ты понял, что сказал тебе этот господин? — сурово спросил он.
— Да.
— Ты хорошо понял или мне повторить его приказ?
— Не надо…
— Так чего же ты стоишь?
— Иду, господин… — прошептал Демарх и, поддерживая пояс, скрючившись, словно у него внезапно заболел живот, пятясь вышел из кабинета.
Эвдем вопросительно взглянул на Луция. Тот выдержал и этот взгляд, деланно зевнул, пожелал хозяину покойной ночи и затворил за собой двери.
Выйдя из приемной, Луций нарочито громко скрипя ступеньками, сделал несколько шагов наверх, потом с кошачьей ловкостью спустился и спрятался за групповой статуей бородатых сатиров. Стараясь не дышать, он стоял, дожидаясь своего часа…
…Эвдем тем временем взял со столика письмо, подержал его, точно взвешивая, на руке. Потом достал из ящичка остро отточенный нож, приблизил его подрагивающими пальцами к восковой печати и отдернул руку, услышав шорох в приемной.
Несколькими быстрыми шагами он пересек кабинет, рывком распахнул дверь и крикнул испуганно замершим в почтительных поклонах агентам:
— Все явитесь ко мне завтра с рассветом.
Вернувшись к столику, он уверенным движением отделил печать с изображением пантеры от письма, нетерпеливо развернул пергамент и впился глазами в написанные по латыни строки.
Прошло пять минут, десять, полчаса…
«Достаточно, и для того, чтобы прочесть письмо, и для того, чтобы принять решение», — подумал Луций. Он вышел из-за статуи и взялся за дверь приемной. На лавках не было ни одного агента.
«Значит, я важнее для Эвдема, чем его заговоры!» — с удовлетворением подумал он и распахнул дверь.
Эвдем, занятый своими мыслями, не сразу услышал, как кто-то вошел в кабинет. Заметив, как рванулись языки пламени на светильнике, недовольно бросил:
— Ты что ли, Протасий?
— Нет, я! — спокойно ответил Пропорций.
Эвдем вздрогнул, увидев на пороге римлянина, положил ладонь на раскрытое письмо, но, поняв, что уже выдал себя, поднял на Луция побледневшее лицо.
— Ну, и что ты теперь скажешь? — невозмутимо спросил Луций. — Как мне быть дальше с вашим неприступным царем?
Эвдем, подумав, спокойно ответил:
— Будем думать, Гней, или — как там тебя — Пропорций? — Луций кивнул. — Да, будем думать, как заставить Аттала завещать Пергам Риму. И надеяться либо на то, что мне все же удастся раскрыть заговор, либо на помощь твоего брата.
Эвдем нагрел над пламенем светильника отрезанную печать, ловко приклеил ее к письму и деловым тоном добавил:
— А теперь пора вызывать самого верного моего табулярия и Протасия.
— Протасия-то зачем? — не понял Луций, морщась от резкого звона колокольчика в руках Эвдема.
— А затем, — заслышав торопливые шаги в коридоре, вполголоса объяснил пергамец, — чтобы он передал мой приказ во все имения срочно ковать вместо серпов и мотыг мечи и наконечники стрел и копий. Уверен, что совсем скоро они будут в очень большой цене!
Кузница, рисовавшаяся в воображении подходившего к ней Эвбулида мрачными красками, на деле превзошла самые дурные ожидания.
С первого же взгляда на темный, приземистый сарай, из открытой двери которого пахнуло в лицо нестерпимым жаром, на рвущееся из горна пламя и раскаленную полоску металла на наковальне она показалась греку похожей на подземное царство Аида.
Эвбулид на мгновение замешкался. Надсмотрщик отчаянно заругался и, втолкнув раба в кузницу, торопливо выскочил на свежий воздух, захлопнув за собой дверь.
Сосий оторвал взгляд от наковальни, недовольно покрутил головой и, в сердцах бросив тускнеющую на глазах полоску будущего серпа в сосуд с водой, глухим голосом пожаловался:
— Опять перегрел… Совсем никуда стал — руки дрожат, глаза почти ничего не видят. Это хорошо, что ты пришел…
— Как же — пришел… Привели! — усмехнулся Эвбулид.