Колесница времени
Шрифт:
Геннадий Савин запрокинул голову — темное небо. Вокруг фантастическая подсветка, и в ней, словно покрытая лаком, блестит брусчатка под ногами.
Он стоял на том самом месте… на Лобном… самой красивой на свете площади. Белая рубашка выделялась на фоне громады храма Василия Блаженного. И за исключением многих деталей современности, место это было точь-в-точь как на картине «Утро стрелецкой казни». Где на фоне виселиц и плах царь — персонаж истории, государственник и строитель мрачно взирал на народ свой… Погасший, как свеча…
Погасший…
Угасший…
Геннадий
Чтобы кровь потекла…
Чтобы смерть пришла.
Но сначала он хотел заявить во весь голос.
— Слушай меня, страна! — он поднял руки, и кровь хлынула из порезов. — Слушай меня, страна! Я — гей! Я женат, я женился по расчету! Но нет человека в мире ближе для меня духовно, чем жена. Когда я болел, жена спасла меня. И я люблю ее, как могу, и хочу быть с ней. Но я — гей! Слышишь меня, моя великая страна? Я — гей! Как тебе объяснить, чтобы ты поняла, моя великая страна, я — гей, и у меня на жену не стоит! У меня член не стоит на женщин! А мы с женой мечтаем о ребенке! Слышишь меня, моя страна, — я гей, и я хочу ребенка! Чтобы, когда придет мой смертный час, мое дитя было рядом со мной, чтобы было кому закрыть мне глаза, чтобы род наш не кончился на этой земле!
Несмотря на поздний час на площади — туристы, приезжие. Сначала никто ничего не понял. Затем увидели кровь, хлещущую на брусчатку.
— Эй, парень, ты что?
— Врача, «Скорую» сюда вызывайте!
— Мужик, да что ж ты плачешь и кричишь?
Это спросил басом здоровенный мужчина в кепке и кожаной куртке — вместе с женой и группой туристов он любовался ночной подсветкой башен Кремля.
Подошли сотрудники полиции и охраны, зашипели рации.
— Мужик, да ты не в себе! Дайте что-нибудь руки ему перетянуть, он так кровью истечет!
— Я — гей! — кричал Геннадий Савин. Его белая рубашка пропиталась, слиплась от крови, из глаз текли слезы. — Слышишь меня, страна? Я — гей! Ну закатай меня катком в асфальт за это! Сотри меня в пыль, в порошок! Сожги меня в печке! Ненавидь меня, оскорбляй! У меня на жену член не стоит, мы измучились из-за этого с ней!
— «Скорую» сюда немедленно!
— Дайте шарф или ремень брючный, чтоб как жгутом ему перетянуть!
— Да не кричи ты, не плачь, ох, дурак, да что ж ты плачешь-то, парень?
Все как-то растерялись и сбились вокруг Геннадия Савина в кучу — туристы, зеваки, полицейские, охранники. Все одновременно испугались и… кинулись помогать, спасать.
— Руки, руки, осторожнее!
— Парень, милый, дорогой, да что ж ты так, зачем?
— У него истерика. А кровотечение сильное,
«Скорая помощь» появилась очень быстро со стороны Васильевского спуска. Врачи сразу засуетились около Савина, начали оказывать первую помощь на месте. Жгутами перетягивать вены. Народ — ошарашенный, взволнованный, тоже помогал чем мог — выгрузили носилки, уложили Геннадия Савина на них.
— Повезем в больницу, с ним кто-то есть? Есть сопровождающие или он один? — спросил врач.
Тот самый мужчина в кепке и куртке решительно отстранил от себя жену:
— Погоди, Надя. Ты ступай с группой в автобус, я потом в гостиницу приеду. Тут надо помочь — такое дело. Нельзя, чтобы парень один. Тут надо помочь. Я поеду с ним!
Он, кряхтя, влез в «Скорую», оставив растерянную жену. Медсестра проверила жгуты, начала готовить шприц для инъекции. «Скорая» тронулась, воя сиреной.
Геннадий Савин метался на носилках и плакал. Его спутник старался удержать его, успокоить.
— Ну, тихо, тихо, ну что ты, парень. Зачем ты так? Жизнь ведь одна. И чего ты кричишь? Ну, гей ты и ладно. Ты — гей, а я шахтер с Кузбасса. У тебя не стоит на баб, думаешь, у меня стоит? Ты в шахте бывал, нет? Глубина — километр. Каждую смену спускаешься туда вниз и не знаешь — поднимешься ли наверх. Не знаешь, как смена сложится — такое напряжение. Вылезешь наружу, как черт, грязный — мысли одни: как бы пожрать да выпить. Уж не до жены тут, не до постели. Она тоже у меня обижается. А что я могу? Высосан я за смену работой в шахте, высосан страхом до нутра. Так, иногда, ночью жену между ног пальцем пощекочешь, и все… Она уж и не ропщет. А ты кричишь, плачешь, режешь себя… Эх ты, парень… По виду вроде не бедный ты, сумеете уж как-нибудь с женой это самое, ребенка-то… Сейчас вон сколько способов разных насчет искусственного зачатия…
Геннадий Савин смотрел на своего спутника. Его всего трясло — то ли от холода, то ли от боли.
Мужчина снял свою кожаную куртку и укрыл его до пояса.
— Вот так… Ничего, ничего, парень, все образуется. Сейчас в больницу приедем, заштопают там тебя. Жизнь, она пестрая и так вот не кончается. На-ко вот, глотни, авось полегчает.
Он снял с пояса запрятанную под свитером на брючном ремне флягу.
— Вы что, ему водку, что ли, суете? — спросила медсестра. — Ничего лучше не придумали? Нате вот ватку с нашатырем, держите у его носа. Не видите, что ли, он в полуобморочном состоянии?
Глава 37
Показания по существу
— Вы же ничего не знаете, — повторила Женя.
— Я приехала сюда, чтобы узнать и официально допросить вас с мужем. Куда он уехал? — Лиля Белоручка достала протокол допроса.
Женя закрыла лицо руками и опустилась в кресло.
— Пожалуйста, оставьте нас наедине, — попросила Лиля Петра Алексеевича и Раису Лопыреву.
— И не подумаю, это мой дом. И вы сами настояли, чтобы мы все присутствовали. — Раиса Павловна Лопырева после крика все никак не могла успокоиться.