Колесо Бесконечности
Шрифт:
«Ах, я для того только и существую, чтобы Карающий наслаждался видом моих терзаний!»
Они спустились по лестнице, ведущей ко входу во внутренний двор. На нижней ее ступени выстроилась храмовая стража, и Маскелль прочла в позах воинов напряжение. Они расступились перед Маскелль, и она вышла на террасу внешнего двора.
Солнце ослепительно сияло на воде двух прудов по обе стороны вымощенной камнем дорожки; от густой зеленой травы поднимались волны жаркого влажного воздуха. Ряд пальм, окружавших просторный двор, никакой тени не давал. Там, где дорожка подходила
Гвардейцы окружали актеров-ариаденцев, все еще одетых в сценические костюмы и не смывших грим. Детей — кроме двоих сыновей Фирака, которые во время представления управляли марионетками, — с ними не было: при наличии работников, устанавливающих декорации, помощь малышей не требовалась, и их оставляли в доме для гостей под присмотром слуг. Что ж, по крайней мере хоть о них не придется беспокоиться… Зато среди актеров была старая Мали, хотя в представлении она не участвовала: старуха отличалась удивительной способностью оказываться в гуще событий, каковы бы они ни были.
Так вот в чем была причина криков толпы! Кушориты привыкли к тому, что пьесы включали импровизации и могли длиться часами, если зрители того хотели. Пьеса, должно быть, понравилась, толпа желала продолжения и была разочарована, когда актеры покинули сцену.
Впрочем, значения это не имело. «С меня хватит!» — подумала Маскелль: она ужасно устала от постоянного вмешательства Мирака. Она прошла мимо кошанских жрецов и почти налетела на гвардейца, который недостаточно быстро убрался с ее пути.
— Растим, что вы здесь делаете?
— Возникла небольшая неприятность, — испуганно ответил тот. Фирак рядом с ним уныло переступил с ноги на ногу и уставился в землю. Белая краска на лицах актеров растаяла на солнце и потекла, выглядели они ужасно, но все же, решила Маскелль, гвардейцы вряд ли причинили им какой-то вред.
Каруда выступил вперед; Риан тут же встал между ним и Маскелль. Офицер попытался что-то сказать, но Маскелль, не обращая на него внимания, снова обратилась к актеру:
— Пожалуйста, расскажи мне обо всем, Растим.
— Нас арестовали, — с философским видом пожал тот плечами. — Правда, закончить пьесу нам позволили. Не знаю, что в ней не понравилось…
— Растим, вас не арестовали, и уж во всяком случае пьеса тут ни при чем, — терпеливо, как она надеялась, объяснила Маскелль. — Преступников не приводят в Марай.
— Я все-таки уверен, что нас арестовали…
— Растим, хоть сейчас не спорь со мной. — Маскелль сделала глубокий вдох.
«Что-то здесь происходит…» Дело не просто в дворцовой интриге и в борьбе за власть. В Марай все было в порядке, с Колесом, окруженным Голосами, ничего больше не должно было случиться… И все же Маскелль по стеснению в груди чувствовала, как растет непонятно откуда взявшееся напряжение.
— Оставайтесь здесь, — сказала она Растиму.
Маскелль хотела бы, чтобы
— Почему вы привели сюда этих людей? — спросила она Мирака.
Тот, не обращая на нее внимания, повернулся к Посланнику Небес.
— Ты же понимаешь необходимость этого.
Каменные лица, вырезанные на стене храма, показались бы мягкими по сравнению с лицом старого жреца. Обращаясь к Маскелль, он сказал:
— Пригласи наших гостей во внутренний двор.
Маскелль оглянулась на Растима и еле заметно кивнула. Тот понял намек и двинулся к ведущей на галерею лестнице; остальные ариаденцы потянулись следом.
Мирак повернулся к Каруде и уже собрался отдать приказ остановить актеров. Маскелль почувствовала, что сейчас совершит что-то ужасное… но Посланник Небес сказал:
— Не советую, канцлер.
Такой тон Маскелль слышала лишь однажды: это было, когда старик сказал ей, что если она намерена свергнуть владыку Небесной Империи, сначала ей придется убить его, Посланника Небес. Воспоминание заставило ее задрожать; ее порыв наказать Мирака угас.
Мирак посмотрел на старого жреца. Молчание казалось бесконечным. Наконец канцлер опустил поднятую руку. Каруда смущенно переступил с ноги на ногу, а Растим и остальные проскользнули мимо храмовой стражи в тень арки, ведущей во внутренний двор.
— Ты используешь свою власть для странной цели, — наконец процедил Мирак.
Посланник Небес не пожелал вступать в пререкания.
— Разве Обряд для тебя ничего не значит?
— Я желаю удостовериться, что она и все, кого она привезла с собой, покинут город сразу по завершении Обряда. — В голосе канцлера не было ни гнева, ни какого-либо иного чувства, только спокойная уверенность в себе.
— О, в столице я не задержусь. — Маскелль поняла, что сказала это, только когда увидела, как вытаращили на нее глаза Посланник Небес и Хирана. Слова исходили от Предков. Такова была одна из самых раздражающих форм пророчества: духи пользовались голосом человека помимо его воли. В это время года в таких святых местах, как Марай, мир был настолько близок к Бесконечности, что барьеры между ними почти исчезли, и чем ближе к завершению Обряда, тем преграда становилась тоньше. Маскелль оставалось только надеяться, что Предки не решат сказать что-нибудь особенно неподходящее в присутствии Мирака.
— Ты слишком много на себя берешь, — сказал канцлеру Посланник Небес. Старик говорил спокойно, но Маскелль уловила в его голосе угрожающую нотку. Хирана крепче стиснула посох; на лице старой женщины было написано беспокойство.
— Я всегда полагал, что последователи Кошана имеют чересчур много власти в Империи, — ровным голосом ответил Мирак, — и ты об этом знаешь.
— Разве я когда-нибудь отдавал распоряжения императору? Я даю ему советы, которые он может принять или отклонить по собственному усмотрению.