Колесо судьбы
Шрифт:
До пяти вечера Тана постоянно смотрела на часы. Она обещала Дрю быть в «Карлайле» к девяти, и они не звонили друг другу весь день. Вдруг она почувствовала, что просто умирает от желания скорее снова увидеть его, заглянуть в глаза, прикоснуться к щеке, ощутить его руки, сорвать с него одежду, сбрасывая свою. На лице ее блуждала загадочная улыбка, пока она упаковывала наверху сумки. В это время вошла мать. Их взгляды встретились в зеркале над комодом. Джин заговорила первой:
— Ты собираешься встретиться с ним, да?
Тана могла бы солгать, но ведь ей уже тридцать, какого черта?
— Да, — она повернулась к матери, глядя ей в глаза. — Да, конечно.
— Ты меня пугаешь.
— Ты слишком много обо всем и обо всех печешься. Мама, моя жизнь —
— Боюсь, не такая уж огромная, как нам хочется думать.
— На сей раз ты не права.
— Ради тебя надеюсь, что так.
Но Джин была убита горем, когда дочь наконец вызвала такси и в восемь часов уехала в Нью-Йорк. Тана никак не могла отделаться от материнских слов, звучавших в ушах, а к моменту приезда в гостиницу была просто зла на нее. Да с какой стати мать перекладывает на Тану свой горький опыт, свое разочарование, свою боль? Ну какое она имеет право? Это как таскать на себе покрывало из цемента, которое носят везде, чтобы доказать, как их когда-то любили. Прекрасно, но она-то не жаждала такой любви. Не нужна она была ей больше, такая. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое, дав возможность жить так, как ей самой хочется.
«Карлайл» — красивая гостиница, с покрытыми толстыми коврами ступенями, ведущими вниз, к мраморному полу вестибюля, с персидскими коврами, антикварными часами, прекрасными картинами на стенах и с истинными джентльменами в визитках за приемной стойкой. Это был совсем другой мир, и Тана про себя улыбнулась. Это не жизнь ее матери, а ее, Таны, собственная. Теперь ее не разубедишь. Она назвала фамилию Дрю и пошла наверх к его комнатам. Он еще не приехал, но здесь его явно хорошо знали. Комната была такой же роскошной, что можно было предположить уже по вестибюлю, с широким обзором Центрального парка из окон, с сияющей, как драгоценности, линией горизонта, с большим количеством антиквариата, с обтянутой розовым шелком мебелью, тяжелыми атласными занавесками и большой бутылкой шампанского, охлаждающейся в ведерке со льдом, — подарок управляющего. «Приятно провести время», — были последние слова посыльного. Тана села на красивую кушетку, размышляя, принять ли ей ванну или подождать. Она так и не знала наверняка, привезет ли он с собой девочек, но предполагала, что привезет. Ей не хотелось бы шокировать их, представ перед ними неодетой. Но прошел час, а их все еще не было, и только после десяти он наконец-то позвонил.
— Тана?
— Нет, Софи Лорен! Он рассмеялся:
— Я разочарован. Мне больше нравится Тана Робертc.
— Теперь я знаю, Дрю, что ты сумасшедший.
— Да, схожу с ума по тебе.
— Ты где? Мимолетная пауза.
— В Вашингтоне. Джулия ужасно простудилась, и мы думали, что и Элизабет подхватила грипп. Я подумал, что мне лучше подождать здесь, к тому же я в любом случае не могу взять их с собой. Я приеду завтра, ладно, Тэн?
— Ну конечно! — Она понимала все, но тем не менее обратила внимание на «мы», которое как-то выскочило у него. «Мы подумали, что Элизабет…» Но она не слишком рассердилась из-за этого. — Комната просто потрясающая!
— Разве не чудесный номер, а? А обслуживание? Они были милы с тобой?
— Конечно же, да, — она огляделась. — Но без вас никакой радости, мистер Лэндс. Заруби это на носу!
— Клянусь, буду завтра.
— Во сколько?
Он на минутку задумался:
— Позавтракаю с девочками… Посмотрю, как они себя чувствуют… это будет около десяти часов. Я могу успеть на полуденный рейс. Буду в гостинице к двум, это точно.
Это значило, что полдня будет потеряно, и она хотела кое-что высказать по этому поводу, но, рассудив здраво, сдержалась.
— Хорошо, — но радости в ее голосе не было, и, когда она положила трубку, ей пришлось сделать усилие, чтобы вытолкнуть из сознания слова матери.
Она приняла горячую ванну, посмотрела телевизор, заказала чашку горячего шоколада и все размышляла о том, чем он занимается в Вашингтоне. А потом вдруг почувствовала себя виноватой за свои невысказанные мысли. Не его же вина, что девочки заболели. Конечно, это было помехой, но некого в этом винить. Она сняла трубку и назвала номер гостиницы в Вашингтоне, где он останавливался, но его там не было. Она оставила сообщение, что звонила ему, посмотрела по телевизору позднее шоу и заснула, не выключив телевизор. Проснулась она в девять утра и вышла на улицу, обнаружив, что день просто потрясающий. Тана совершила долгую прогулку по Пятой авеню и по Блумингдейлу, где потолкалась немного и кое-что себе купила: очаровательный голубой кашемировый свитер ему и подарки для девочек — куклу Джулии и хорошенькую блузку для Элизабет. Потом вернулась в «Карлайл», чтобы застать его там, но ее ждало сообщение: «Обе девочки серьезно заболели. Буду в пятницу вечером». Но… нет. У Джулии температура подскочила под сорок, и Тана провела еще одну ночь в одиночестве. В субботу она пошла в музей «Метрополитен», и он появился уже под вечер, в пять часов, чтобы успеть заняться с ней любовью, воспользоваться услугами службы питания гостиницы, всю ночь просить у нее прощения и успеть вместе с ней на рейс в Сан-Франциско на следующий день. Да, это был незабываемый, грандиозный отдых в Нью-Йорке!
— Напомни, чтобы я как-нибудь поступила с тобой так же, — саркастически заметила она во время обеда в самолете.
— Ты взбешена, да, Тэн? — Он выглядел таким несчастным с самого момента появления в Нью-Йорке, пожираемый чувством вины перед ней, жгучим беспокойством за дочерей; он слишком много и быстро говорил, словом, был не в себе в эти дни.
— Да нет, больше разочарована. Между прочим, как твоя бывшая жена?
— Отлично, — он явно не хотел говорить о ней и был удивлен вопросом Таны. Это же была совсем неподходящая тема для разговора, но Тану не оставляли в покое слова матери. — Почему ты спросила?
— Просто из любопытства. — Она занялась десертом и странно холодно взглянула на него. — Ты все еще любишь ее?
— Конечно, нет. Это же нелепо. Я уже несколько лет как разлюбил ее, — он потупился расстроенно, а Тана была довольна. Мама ошиблась. Как всегда. — Ты, вероятно, не знаешь этого, Тэн, — он побледнел, замялся, — случилось так, что я влюбился в тебя.
Он долго смотрел на нее, она же испытующе изучала его лицо. Наконец она улыбнулась ему, ничего не сказав, поцеловала его в губы, положила вилку и задремала. Ей нечего было ему сказать, и он чувствовал себя странно неуютно. Да, это был тяжелый уик-энд для обоих.
Глава 15
Декабрь пролетел. У Таны было несколько мелких дел и череда приемов, на которые они ходили вместе с Дрю. Казалось, ему ничего не стоит прилететь, чтобы провести с ней ночь или просто пообедать. Их связывали восхитительные моменты нежности, тихие ночи дома и какой-то налет трогательной интимности, чего Тана никогда раньше не испытывала. Теперь она поняла, как же долго была одинока. Несколько лет назад — безумная связь с Йелом, а с тех пор только случайные отношения, которым она не придавала большого значения. Но все, что касалось Дрю, было совершенно иным. Он был таким чувствительным, таким пылким, таким внимательным к мелочам, которые для нее были исполнены смысла. Она чувствовала заботу и поддержку, жажду жизни, и они часто смеялись. По мере приближения праздников он снова был одержим желанием увидеть своих дочек. Они собирались прилететь из Вашингтона и провести с ним Рождество, так что он отменил совместную с Таной лыжную вылазку г. Шугар Боул.
— А ты не приедешь к нам хоть ненадолго, Тэн?
Тана улыбнулась ему: она знала, что Дрю с ума сходил по своим детям.
— Постараюсь. — Ей предстояло крупное дело, но она была уверена, что до суда не дойдет. — Думаю, что смогу.
— Ты уж очень постарайся. Ты могла бы приехать двадцать шестого, и несколько дней мы провели бы в Малибу. — Он арендовал там маленькое местечко для выходных, но ее удивило не столько место, сколько дата… Двадцать шестое… Она поняла, что Дрю хотел провести праздники наедине с девочками. — Приедешь, Тэн?