Колея к ржавому солнцу
Шрифт:
В начале перестройки отца позвали в компьютерный бизнес, представлявший собой в те годы перепродажу оргтехники «желтой» сборки. Дела сразу пошли в гору. Со временем родители стали обеспеченными, но всё так же любили книги, музыку, театр и дважды в год – в день знакомства и в день свадьбы – ездили в Таллин, где когда-то повстречались впервые. Единственным минусом оказалось, что по непонятной причине деньги превратили их из спокойных, уравновешенных, пускай и со своими странностями, людей в оголтелых психопатов вроде гангстеров из «Бешеных псов». Они орали по пустякам друг на друга, на коллег, соседей и родственников, били посуду, ломали вещи. Однажды отец с пеной у рта выкинул из окна восьмого этажа новенький «бумбокс», потому что Инга, тогда еще школьница, обманула его, сказав, что выучила уроки. Всего лишь обманула, но отцу этого оказалось достаточно.
– Будь ты моя жена, а не дочь, улетела бы в окно
В другой раз ее мама до хрипоты спорила с телевизором, показывавшим передачу «Здоровье», с тезисами которой она была не согласна. Или на чем свет стоит кляла прическу Жанны Агузаровой и саму певицу, концерт которой показывали по ТВ. Попытавшийся пошутить над ней отец Инги получал свою порцию женского возмущения. Потом родители успокаивались, мирились, извинялись, раскрывали Ремарка или Гранина, включали Баха или Гребенщикова, но назавтра или в крайнем случае послезавтра все повторялось. Так что Инга как-то вдруг оказалась в камере пыток нервной семьи представителей среднего класса. Впрочем, пытки были только моральными, рук ее родители никогда не распускали. Наоборот, с годами у них появились по отношению к ней сентиментальные чувства. Единственная дочь. Красивая, умная. Когда сразу после защиты диплома Инга объявила родителям, что не хочет искать работу по специальности («Управление технологическими инновациями»), а собирается стать фотографом, они сказали: «Хорошо, давай вперед!» Только отец добавил: «Раз уж не собираешься работать, думаю, с твоей внешностью тебе лучше было бы попробовать в модельном бизнесе». В ответ на его слова Инга поморщилась. Подобное ее не интересовало.
Она записалась на курсы, купила пару дорогих книжек по фоторемеслу и распоследнюю на тот момент модель «Nikon». Потом сделала шенгенскую визу и умотала на полгода на Средиземное море фотографировать «натуру», мама с папой проспонсировали. Инга снимала африканцев, втюхивающих на римских холмах туристам поддельные сумочки «Gucci» и «Prada»; местных жителей, сидящих рядом со своими скутерами в баре возле базилики Санта-Мария-ин-Трастевере; увешенных фенечками испанских старушек за столиками кафешек Барселонеты; молодых басков в «рибоках», пьющих на набережной пиво; сицилийских чаек на линии прибоя и мальчишек – будущих тореадоров, сражающихся с муляжом быка на арене в Малаге. А еще в ярких платьях и на шпильках танцевала в клубах Баррио Готико, а ночами в тесной, как шкаф, квартирке в районе Клод давала себя раздеть ненасытному до секса смешливому загорелому каталонцу по имени Хесус Антонио.
Они познакомились в маленьком баре на пересечении кайе Де Провенца и кайе Де Пау Кларис. В тот вечер «Барса» билась с мадридским «Атлетико», бар переполнили мужчины всех возрастов, азартно болевшие за свой любимый клуб. Инга сидела за столиком на улице, потягивала ледяной лагер и прямо через витрину бара фотографировала эмоции болельщиков. Один из них, растатуированный высокий каталонец в модной розовой футболке с надписью «No shoes, no money, no problem», в перерыве вышел на улицу с сигаретой. Закурив, он заулыбался Инге, шагнул к ней и, сделав упреждающий жест лысоватому бармену за стойкой, подсел за ее столик. Смеясь, заговорил по-каталонски. Инга ответила по-английски. «Йес!» – кивнул парень. Бармен принес и поставил перед ними на столик два бокала кавы. Второй тайм каталонец смотрел с улицы через стекло, сжимая руку Инги в моменты, когда «блауграна», сине-гранатовые, шли в атаку. Столичные «матрасники» выиграли, Месси в дополнительное время попал в перекладину, а судья не назначил очевидный пенальти. Сокрушенно качая головой, Хесус смешно расстраивался. Словно корову проиграл. Чтобы подбодрить парня, Инга погладила его по руке и кокетливо похлопала ресницами. И сразу стало ясно, что от этих похлопываний по телу Хесуса, как пузырьки в новом бокале с кавой, побежали мурашки, чтобы потом превратиться в бабочек внизу живота. Или кто там водится в животах испанских мачо? Ящерицы? Лангустины? Маленькие дорадо? Расплатившись, они рванули на Пласа Реаль – в клубы, набитые людьми так, что все плотно и жарко прижимались друг к другу, а руки ниже локтей и пальцы жили своей секретной жизнью. Сначала Инга смеялась и делала вид, что не замечает прикосновения Хесуса, а когда они стали более настойчивыми, заулыбалась одними глазами и закусила нижнюю губу, приглашая к чему-то большему – твердому, влажному и высокооктановому.
Просыпались к обеду. Инга тянулась за фотокамерой и снимала на кровати, занимающей полкомнаты, заспанного Хесуса. Они включали на кухне кофеварку. Потом по очереди шли в душ, завтракали, затем выбирались в город или на пляж, если Ингиному приятелю, сплошь покрытому несуразными татуировками, не нужно было на службу. Работал он в трех кварталах от дома стюардом в Саграда Фамилия. Смеясь, говорил, что с его именем только в монастырь или сюда – в собор Святого Семейства. «В богадельню» – так называла его место работы Инга.
Пользуясь служебным положением, он раз десять бесплатно проводил Ингу в Саграда Фамилия. Фотографировать собор она прекратила после второго визита, но регулярные посещения уже век как недостроенного храма стали для Инги чем-то вроде поездки на «американских горках». Всякий раз у нее захватывало дух от взгляда на Рождество, прямо как Безумное чаепитие, никогда не кончавшееся на фасаде Саграда Фамилия, на распятого кубического Иисуса и на колонны, похожие на нити тянущейся слизи ксеноморфов Ридли Скотта. И от неслышного никому другому шепота внутри храма. И от туристов, бездумно щелкавших весь этот страх божий (вот откуда взялось это выражение, думала Инга) своими телефонами или «зеркалками». В этом городе Инга фотографировала совсем другое – расстроенных или счастливых фанатов «Барсы», стариков, сидящих с бренди за стойками, дома, казавшиеся вывернутыми наизнанку, потому что украшавшее их сграффито больше всего походило на узор обоев… От ремня, на котором Инга носила камеру, на плече появились мозоли, но толку от этого было мало. Количество никак не перерастало в качество. Точно такими же снимками была засыпана вся инста – красиво, но ничего нового или выдающегося. Фотки, чтобы показать друзьям, не более.
Завершилось все, когда кончилась виза. Инга вернулась домой. Провожая ее в аэропорту, опечаленный Хесус держался молодцом, не плакал, обещал скоро приехать в гости.
Так и не приехал.
Затем случилась та свадебная фотосессия, и Инга поняла, что не получилось из нее того вора, который, фотографируя людей, крадет их души.
Отец осторожно предложил дни напролет слоняющейся по квартире Инге пойти работать к нему в фирму. Для начала менеджером. У Инги случился нехарактерный для нее приступ ответственности, а может, ей просто захотелось самостоятельности или надоело сидеть в четырех стенах, и она согласилась. А через полтора месяца уволилась, когда окончательно достало каждый день видеть в офисе отца, орущего из-за остывшего кофе или внезапно кончившихся в принтере чернил. Не говоря уже про ушедший к конкурентам заказ. Это точно не было тем зрелищем, ради которого каждое утро стоило открывать глаза.
Она свинтила в Киев к Махе, одной из экс-«Bitches and Witches». Жила у подруги больше трех месяцев – гуляла по городу, тусовалась, смотрела, как на Днепре встает лед, прочитала всего грустного Чехова и почти всего веселого, сделала стрижку андеркат с выбритыми висками, бросила курить, встретила Новый год. У Махи была «вертушка» и целая куча пластинок из каталога «Ninja Tune», и Инга подсела на приджазованную электронику. На звонки родителей, предупреждающих о новом переводе, она отвечала неохотно и коротко.
А потом пришла эсэмэска от мамы – отец в больнице с обширным инфарктом, врачи ничего не обещают. Инга купила билет на завтрашний ранний рейс из Борисполя, собрала вещи и торопливо попрощалась с подругой. Пулково встретил ее такой вьюгой, что было странно, как это еще самолет не отправили на запасной аэродром. Из маршрутки она позвонила матери, та сухим голосом попросила ее ехать домой. Холодея от плохого предчувствия, Инга на ватных ногах подошла к домофону и набрала номер квартиры. В дверях ее встретили родители – оба. Отец выглядел усталым, немного постаревшим, но вполне здоровым. Ингу, недоуменно хлопающую слезящимися глазами, мама усадила на пуфик и прямо в коридоре покаялась. Оказалось, что она придумала иезуитский план по возвращению дочери в лоно семьи – обмануть, сказав, что отец болен. Инга, так и не сняв куртку, сидела, привалившись к стене, чувствуя одновременно дурную влажную слабость, боль внизу живота, как при месячных, и раздражение, какое у нее бывало, когда она забывала налепить новый никотиновый пластырь. Хотелось прямо сейчас встать и улететь обратно в Киев. Позже, на кухне, где мать пыталась привести ее в чувство, сварив крепкий кофе, перед Ингой открылись сразу две бездны. Бездна цинизма ее родителей и бездна их любви к ней. Совершенно неправдоподобным образом оба этих космоса сплелись в полученном ею в Киеве эсэмэс-сообщении. Инга вдруг увидела мать и отца другими глазами – неподобающе суетливыми, слабыми, чем-то похожими на два засыхающих комнатных растения, которые забыли вовремя полить. Пожилыми. Накатывающая на них старость будто добавила к возрасту самой Инги десяток лет. Ненадолго, на пять минут, но за это время фантомные годы материализовались в мудрость, которой она никогда не отличалась. Инга решила остаться дома.
Отец сказал, что поможет ей найти работу, – и слово свое сдержал. Он был коротко знаком с совладельцем частного банка, где обслуживалась его фирма. Пара звонков – и Ингу ждали там на собеседование. Светлый просторный кабинет на первом этаже здания недалеко от метро, пожилой, похожий на писателя Михаила Веллера фешенебельный киногеничный еврей в дорогом костюме в качестве потенциального босса, неплохая зарплата для человека без опыта – у Инги, по сути, не оставалось выбора. Даже когда она узнала, что работать будет не в самом банке, а в его «дочке».