Колизей. «Идущие на смерть»
Шрифт:
Остальным девушкам ничего не оставалось, как либо раболепно согнуть шеи под диктатом германок, либо сплотиться вокруг спокойной и рассудительной нубийки.
Но если среди бесконечной череды изматывающих дней ни у кого не было ни сил, ни желания устраивать выяснения отношений, то теперь у девушек появилось время, и конфликт не замедлил вырваться на поверхность во всей своей неприглядности.
Воинственная Германика с подругами давно ожидала повода, чтобы показать, «кто здесь хозяин», и, разумеется, тут же его нашла.
Скандал начался за завтраком.
Одна из девушек, тихая фракийка Флавия, проданная хозяином Федрине за
Забравшись на верхнюю койку, Ахилла громко зевнула и, свернувшись в клубочек, тут же уснула, а Луция достала из-за пазухи записку от Каризиана. Послание сунул ей в руку раб, конвоирующий их компанию, и теперь девушка внимательно изучала несколько слов, написанных размашистым почерком своего бывшего воздыхателя: «Надо поговорить. Буду завтра. Никуда не уходи. Каризиан». Он что, забыл, что она не дома, а, можно сказать, в тюрьме? Интересно, что придумал этот шалопай?
Луция вспомнила слова, которые прошептал ей в карцере Каризиан. Оказывается, она ему еще нужна, невзирая на все, что случилось за последний месяц! Иначе с чего бы он стал освобождать ее из колодок? Воспоминание об этом было зыбко, как сон, потому что она плохо помнила происходившее, но на ее постели лежал его плащ, лучше любых клятв подтверждающий реальность чудесного спасения. В ее душе шевельнулась нежность к своему непутевому поклоннику и надежда. На что? Она бы сама не смогла ответить. Ей захотелось срочно поделиться с кем-нибудь новостью, но Ахилла уже спала, так что пришлось свесить голову вниз, чтобы посмотреть, чем занимаются остальные подруги.
Свами старательно выковыривала из ноги занозу, полученную во время утренней потасовки. Видимо, один из табуретов, стоявших в столовой, был не так хорошо обструган, и она воткнула щепку в икру, когда его отшвыривала. Вообще утренний случай произвел на нее гнетущее впечатление. Миролюбивая и рассудительная по природе, она совершенно не желала становиться во главе какой-либо партии, и то, что ее практически вынудили к этому, испортило девушке настроение, тем более что полученная оплеуха еще давала о себе знать ноющей болью в щеке.
Корнелия же, наоборот, страшно довольная, что все мирно закончилось, что-то напевала на родном языке, расчесывая свои густые локоны цвета спелой соломы. Увидев, что Луция не спит, она помахала ей рукой:
– Эй, спускайся к нам! Очень хочется поболтать, а Свами такая сердитая, просто ужас!
Луцию, которую буквально распирала полученная новость, не надо было уговаривать. Мягко спрыгнув в проход, она уселась на постель Корнелии и сделала таинственное лицо:
– Я сегодня получила весточку из города. Завтра сюда придет один мой приятель, ну тот, чей плащ лежит наверху. Похоже, что он что-то замышляет.
– Ой, Луция, – ахнула галлийка, схватив подругу за руки. – Я так за тебя рада!
– Чему? – непритворно удивилась римлянка, которая уже успела распрощаться с патрицианским снобизмом и забыла, что живет среди рабынь, а не аристократической ровни.
– Ну как же, – захлопала ресницами ее собеседница, – он наверняка придумал, как спасти тебя отсюда! Ты же сама говорила, что он знатный человек!
– Хм, знатный-то он, конечно, знатный, но только совершенно беспутный и без асса за душой. Где уж ему найти денег, чтобы меня выкупить! Да и зачем я ему! Если б ты знала, как я его обижала в прошлой жизни!
– Но, дорогая, он все равно тебя очень любит. Иначе зачем ему заступаться за тебя перед Федриной? И плащ, такой прекрасный плащ… Он ведь стоит кучу денег, а Каризиан оставил его тебе, хотя, по твоим словам, сам не богат.
– Скажи проще: «Нищий!» – усмехнулась прислушивающаяся к их разговору Свами. – Кстати, а что в твоем понятии «нищий»?
– Ну как сказать, – немного растерялась патрицианка, не привыкшая считать деньги, – он еле набирает сенаторский ценз в миллион сестерциев.
– Сколько?! – ахнули подруги, для которых пределом мечтаний была сотня монет, а слово «миллион» означало бесконечность.
– Миллион сестерциев… Ну, он принадлежит к сенаторскому сословию, понятно? А у нас… у них существует нечто типа денежного ограничения – миллион сестерциев. Понятно?
– Ничего не понятно, – покрутила головой Свами, никогда не имевшая и тысячной доли этой суммы. – Одно ясно: мне сенатором не быть! Слушай, а ухажер Ахиллы тоже такой богатый?
– Какой еще ухажер?
– Ну тогда, с колодками… который за нее заступился…
– Ах, Север!.. Вы думаете, что он… Да вы что? Этого просто не может быть! Я хорошо знаю префекта претория – это не тот человек, который может серьезно увлечься женщиной, пусть даже такой, как Ахилла. Он только сердца умеет разбивать, а у самого его вообще нет. Впрочем, ходили слухи, что наш сердцеед в юности был до беспамятства влюблен в рабыню, но все закончилось плачевно. Парень отправился с Веспасианом в Иудею, а девчонку претор сделал своей наложницей. Она то ли при родах умерла, то ли что еще… Север, вернувшись, чуть не убил отца. Потом они помирились, но… В общем, наш красавец относится к тем мужчинам, от которых надо бежать как от чумы, если хочешь сохранить в целости сердце и рассудок.
– А твой Каризиан? Он тоже такой? Они же друзья?
– О, это совсем другое дело! Когда-то у него была очень богатая семья, но затем при Нероне его отец попал в проскрипционные списки, вскрыл себе вены, мать умерла, и если бы не родственники, то мой красавчик помер бы с голоду или был похищен теми негодяями, что крадут на улицах свободнорожденных детей, а потом продают малышей в рабство. В результате он получил отличное образование в Афинах, прекрасно говорит по-гречески, пишет чудесные стихи, но, помня смерть своих родителей, предпочитает жить одним днем, не думая о будущем. Вот такая теплая компания у них получилась.