Колизей. «Идущие на смерть»
Шрифт:
– Она… э-э-э… в карцере… За неповиновение моим приказам и помощь приговоренному к распятию рабу.
– Это справедливо, – быстро проговорил Домициан, не давая высказаться венценосному брату. – Рабов надо держать в повиновении, тем более умеющих обращаться с оружием. В сердце Рима еще кровоточит рана, нанесенная Спартаком. Искры бунта надо тушить, пока не занялось пламя.
– Вы блестяще знаете историю, Домициан, – чуть склонил голову Север, внимательно разглядывавший строй венатрисс. – И вы, как всегда, правы, но, может быть, ланиста будет так любезен и позволит нам осмотреть карцер?
Говоря так, он будто случайно
– Что вы, что вы, конечно… – залепетал Федрина и сам быстро засеменил впереди процессии, показывая дорогу к школьной тюрьме, находящейся в дальнем углу внутреннего дворика, рядом с оружейной и школьным зверинцем. Перед ним мчался Фламм, судорожно ища нужный ключ в увесистой связке, отобранной у начальника школьной охраны.
– Кстати, милейший, – поинтересовался вдруг префект претория, пересекая вслед за ланистой двор, – я не увидел еще одного человека. Мне говорили, что у тебя должна быть гладиатрисса, которую я не так давно видел в Путеолах. Или она тоже в карцере сидит?
Трясущийся Федрина окончательно превратился в выброшенную на берег медузу и что-то заблеял себе под нос.
Каризиан и Север изумленно переглянулись.
– Что, я оказался прав?!
В этот момент они достигли конечной цели путешествия, и Федрина получил возможность оттянуть ответ, сделав вид, что помогает Фламму отпирать запор. Дверь, чуть скрипнув, распахнулась, и группа богато одетых мужчин вошла в холодную пустую комнату, посредине которой стояли деревянные колодки, зажавшие ноги двух молодых женщин. Одна из них, чьи русые волосы имели странный зеленоватый отлив, с трудом подняла голову, показав вошедшим измученное лицо. Вторая, с волосами цвета степного пожара, сидела с широко распахнутыми глазами, взгляд которых ничего не выражал. Похоже, она была очень далеко от обшарпанных стен карцера, холодного каменного пола, тяжелой колоды, в которой давно уже онемели ноги, и этих богатых господ, пришедших поглядеть на них, как на животных в зверинце.
– Великие боги! – ахнул Каризиан, невзирая на предупреждающие взгляды приятеля. – Да ты просто живодер! Да я тебе…
Одним прыжком покрыв разделявшее их расстояние, он подскочил к Федрине и, вцепившись в его одежду, стал трясти несчастного изо всех сил. Голова ланисты болталась из стороны в сторону, словно он усиленно соглашался со всеми оскорблениями, которыми осыпал его вышедший из себя сенатор. Растерявшийся Фламм стоял рядом, не зная, помочь ли хозяину или благоразумно дождаться, пока Каризиан выдохнется. Но тот вошел в такой раж, что Северу с трудом удалось оторвать раскрасневшегося друга от его жертвы и оттащить на безопасное расстояние.
– Так проходит слава земная, – со странной улыбкой протянул Домициан, с больным любопытством разглядывая несчастных девушек, словно диковинных зверей. – Кто бы мог подумать, что первая невеста Рима окажется в таком месте… Даже для меня это чересчур…
В устах Домициана, никогда не упускавшего возможности напакостить брату и его друзьям, последнее утверждение прозвучало как минимум странно, но младший Флавий, как ни в чем не бывало, продолжал гнуть свою линию.
– Послушайте, ланиста, – проговорил он тягуче, обращаясь к Федрине, – разумеется, девушка виновата. Но давайте рассмотрим все «про» и «контра». С одной стороны, мы создадим крайне нежелательный прецедент, если выпустим ее отсюда раньше срока. С другой стороны, она все-таки принадлежит к славному роду и небезразлична нашему другу Каризиану, что говорит в ее пользу. Поэтому у меня появилось предложение, которое удовлетворит обе стороны. Луция останется здесь до захода солнца, чтобы у венаторов не возникло никаких… иллюзий, но при этом мы снимем с нее колодки. До темноты осталось не так уж много времени, так что можно считать, что она отсидела свой срок.
– Конечно, мой господин! – засиял Федрина, счастливый тем, что отделался сущим пустяком от крупных неприятностей. – Я сейчас же сниму с нее оковы!
И он резво шмыгнул к колоде, держа наготове ключ, поданный ему предусмотрительным Фламмом. Открыв замок, он помог Каризиану оттащить девушку в сторону и уложить на роскошный плащ, брошенный влюбленным сенатором на грязный пол.
– Ну вот и все! – радостно доложил он, стараясь смотреть в пространство между стоящими рядом братьями так, чтобы каждый из них думал, что подобострастие ланисты адресовано именно ему.
– Ничего подобного, – сурово осадил его Север, указывая на пребывающую в прострации Ахиллу, которая даже не заметила, что осталась одна. – Вы забыли про вторую девушку!
– Но, префект, не хотите же вы сказать, что вас волнует судьба простой рабыни?
– Отнюдь! Но я считаю, что все должно быть справедливо. Если мы освобождаем главную виновницу, то будет неправильно наказывать ее подругу.
– Тит, похоже, что не только твой шут, но и твой охранник неравнодушен к рабыням!
Каризиан дернулся от незаслуженного оскорбления, ожидая, что его гордый друг даст Домициану достойный отпор, но тот продолжал не мигая смотреть на ланисту, и Федрина, недовольно морщась, выполнил его приказ, облаченный в форму просьбы.
Друзья осторожно перенесли Ахиллу к ее подруге, которая уже успела немного прийти в себя и теперь решала трудную задачу: рада она или нет видеть Каризиана при столь щекотливых обстоятельствах? Но поскольку изменить что-либо было уже невозможно, оставалось только смириться с унижением и отдать должное своему спасителю.
– Спасибо, – тихо проговорила она, глядя в суровое лицо своего вечно улыбающегося поклонника. – Я никогда этого не забуду.
– Я тоже, – прошептал он одними губами. – Постараюсь что-нибудь придумать. Держись… дорогая!
Услышав такое признание, Север, укладывавший слабо сопротивлявшуюся Ахиллу рядом с Луцией, вскинул на друга изумленные глаза, но ничего не сказал, только задумчиво покачал головой.
Один за другим мужчины выбрались на свежий воздух, показавшийся им теплым и чистым после затхлой влажности карцера. Все шли молча, обдумывая произошедшую сцену.
По периметру дворика, невзирая на холодный ветер и заморосивший дождь, все еще стояли члены «фамилия венатория», и Домициан удовлетворенно улыбнулся Федрине:
– Не знаю, как мой брат, но я весьма доволен «Звериной школой». Думаю, что твои венаторы будут выступать в первый день празднеств по случаю открытия Амфитеатра. Тит, ты не возражаешь?
– Конечно, нет! – откликнулся император, думая о своем.
Ему, недавно расставшемуся с Береникой, было по-человечески жаль влюбленного Каризиана, да и вид обшарпанных стен карцера нагнал на императора тоску, и теперь Цезарь решал сложную задачу: как помочь своему любимцу и при этом соблюсти букву закона.