Коллеги
Шрифт:
Алексей ринулся вперед, сразу обогнал цепь.
«Я его сейчас прикончу, задушу, раздроблю голову! Растопчу эту мразь! Никому не позволю — сам! Боже мой, а Сашке-то от этого будет легче? Легче!»
Он подбежал к Федьке. Тот стоял, качаясь и тихо, натужно рыча. Обеими руками он держал перед собой двустволку, но не как оружие, а скорее как балансир. Лицо его надвинулось на Алексея. Щеки дрожат, глаза моргают, под носом смерзшиеся сопли. Жалкая гадина… Такому мстить? Убить — еще не значит отомстить.
Максимов вырвал ружье, отбросил
Человек может долго держать себя под контролем, боясь показаться сентиментальным, но в какой-то момент оглушительно распахивается его душа, и он уже не в состоянии сдержать крика и своих слез.
Замелькали над головой ноги. Цепь сомкнулась вокруг Федьки и Алексея.
— Посчитаем ему, ребята, за доктора нашего! — крикнул кто-то.
Кулаки рабочих, грузчиков, лесорубов поднялись над убийцей.
— Стойте! — раздался голос. — Перестань, Ибрагим! Его будут судить.
— Чего там судить!
— Еще не известно, дадут ли высшую!
— Не слушайте Самсоныча, мужики!
— Бей!
— Я не хотел! — закричал Федька, словно очнувшись. — Не хотел убивать!
— Бей его!
Но в круг протолкнулся Егоров, с милиционерами.
— Спокойно! — закричал Егоров. — Судей вы сами выбирали или нет?
Федьку увели. Ушла, возбужденно галдя, толпа. Максимов растерянно встал на вытоптанном снегу. Он уже начал приходить в себя.
«Молчи! — диктовал он себе. — Лучше скрипи зубами, но не хнычь. Молчи, не говори ни слова. Вытри снегом лицо. Иди. Давай пошевеливайся!» Возле машины стояли трое, видимо ждали его. Тот парень со знакомым лицом, и инвалид, тоже до странности знакомый, и какой-то верзила.
— Послушайте, — взволнованно сказал инвалид, — говорят, есть какая-то надежда?
— А мы думали все, крышка! — пробасил верзила. — Шли с Борисом из клуба, вдруг кричат: «Убили Сашу!»
— Может быть, останется жив? — спросил знакомый парень.
— Быстрее в больницу! — прошептал Максимов и полез в машину.
Ему было стыдно оттого, что он потерял надежду и поддался злобе и отчаянию. Может быть, действительно удастся раздуть огонек жизни, который еще теплится в Сашке? Сколько времени он пролежал на снегу? Ведь он был, в сущности, очень здоровым парнем. Был? Нет, Сашка есть, Сашка будет! Мы еще поборемся.
Настоящие ребята
Гордость Зеленина — роскошная бестеневая лампа, вырванная с таким трудом у снабженцев райздравотдела, — освещала операционное поле ярким ровным светом. Такая аппаратура обычно вселяет уверенность в могущество медицины. Карпов уже стоял возле стола, держа на весу руки, прямой и строгий. Макар Иванович налаживал систему для переливания крови. Даша лишний раз пересчитывала инструменты. Вошел Максимов и занял свое место напротив Карпова.
— Макар Иванович,
— Да.
— Начнем, Макс?
— Давай.
На секунду все четверо подняли головы и обменялись взглядами. На секунду дрогнули лица со сжатыми губа-ми и снова превратились в бесстрастные маски. Каждый словно принял переброшенный от одного к другому канат и намертво закрепил его. Теперь они почувствовали себя альпинистами в одной связке.
Карпов сделал разрез. Брюшная полость была заполнена кровью. Оказалось, что лезвие ножа пересекло в точку крупной артерии и пробило желудок. Карпов взглянул на Максимова:
— Понимаешь?
Максимов молча кивнул.
— Что там? — спросил Макар Иванович. И Даша подалась вперед, напряженная и суровая.
— В двух сантиметрах прошел от артерии декстра, — сказал Карпов. — Лигатуру!
«Может быть, как раз то, что он лежал на снегу, и спасло его, — подумал Максимов, — от холода сжались сосуды… Спасло! Неужели спасен? Неужели мы вытянем Сашку? Держись, рыцарь! Тебя еще нет, ты еще отсутствуешь, но твое тело живет, вокруг него друзья, и ты будешь снова! Спокойно, Владька уже начал ушивать желудок!»
Максимов смотрел на ловкие длинные пальцы — совершеннейший аппарат, — копошащиеся в ране, ловил каждое их движение. Вот он, Владька Карпов, — хирург, спасающий друга! Вот он — настоящий Карпов! Вот и он — настоящий Алексей Максимов. Вот мы, врачи, — настоящие ребята!
Вдруг Макар Иванович выпрямился, бросился к Сашкиной голове, что-то сделал там.
— Пульса нет, — сказал он. — Зрачки не реагируют.
Кровь прилила Алексею в голову, помутилось в глазах. Он увидел, как задрожали Владькины пальцы, державшие иглу. Он поднял голову и уставился Владьке в глаза. И тот тоже смотрел на него. Они не двигались.
— Неужели все кончено? — спросила Даша.
Этот вопрос словно вывел их из оцепенения. Максимов сказал:
— Адреналин в сердце. Ты когда-нибудь делал это?
— Нет, — ответил Карпов, — представь себе, не приходилось.
— Мне тоже. Сделаешь?
— Технически это не сложно, но… руки… Сделай лучше ты!
Максимов взял шприц с иглой, нащупал четвертое межреберье. Думал ли он когда-нибудь, что будет прокалывать сердце Сашки Зеленина для того, чтобы вернуть его к жизни? Он проколол сердце и ввел адреналин.
— Появился пульс, — шепнул старик, Стали ждать.
— Пульс становится лучшего наполнения, — подавляя возбуждение, сказал старик.
— Введите теперь под кожу.
— Есть!
Движения всех четверых стали еще более четкими. Внезапно забеспокоилась Даша. Несколько раз она тревожно посмотрела на лампу.
— Макар Иванович, который час?
— Без четверти двенадцать.
— Ой!
— Что такое?
— После двенадцати у нас электричество горит вполнакала.
Карпов озадаченно взглянул на нее. Работы было еще по меньшей мере на полчаса.