Коллекционер
Шрифт:
– Нет, номер оплачен до завтра. Можешь поспать ещё, – я скатываюсь с неё и сажусь на кровати.
Избавившись от резинки, я оборачиваюсь, но она снова спит.
Я поднимаюсь и беру свою одежду с кресла. Надеваю трусы, брюки, рубашку и застёгиваю часы на запястье. На письменном столе нахожу ручку и несколько листков бумаги. Пишу всего одно слово: «Спасибо» и кладу на записку четыре сотни. Туда же отправляется ключ от номера. Я думаю, что можно было бы ещё что—то добавить, какую—нибудь будничную фразу, но потом понимаю, что это бессмысленно.
Вряд ли
Смотрю на неё в лучах утреннего солнца. Свет отражается от её молочной кожи, она вся словно сияет. Её лицо закрывают белые волосы – мягкие и шелковистые наощупь. Я знаю, я проверял. Потом перевожу взгляд на окно и ощущаю острый укол разочарования в груди – до него мы так и не дошли. Не хватило времени.
Это было бы красивым воспоминанием. Её ладони на гладком стекле, просыпающийся город под нами. Мои руки на её талии, пальцы вжимаются в кожу, оставляя на ней небольшие синяки. Её гладкие бёдра прижимаются к моим. Моя голова у неё на плече, лицо в её волосах, в её запахе. Или не так. Её спина прижата к окну, а я держу её попку и трахаю, глядя в глаза. Она шепчет моё имя. Шепчет: «Пожалуйста», «Ещё», «Сильнее». И я делаю так, как она просит. Я не имею ничего против.
Моргнув, я снова уставился на тёплое женское тело, раскинутое по кровати. Вздыхаю и ухожу из номера, тихонько прикрыв за собой дверь. Вызываю лифт и стою в коридоре, ожидая. Тру лицо ладонью и не могу удержаться – на ней её запах. Облизываю пальцы один за другим, и широко улыбаюсь – ну до чего же вкусная.
Город встречает меня ярким солнечным светом и шумом пыльных улиц. Ловлю такси, сажусь на заднее сиденье и называю адрес. Водитель везёт меня молча, только какая—то тихая русская музыка льётся из колонок. Прислушавшись, я распознаю слова и удивлённо вскидываю брови.
– Сделайте погромче, – прошу таксиста, поглядывая на утренний Таллинн в окно.
Ведь в этом городе так много зомбиРабота—дом, работа—дом, не помнюКак это круто, про кого-то помнитьКак это круто, про кого-то помнить 1Прикрываю веки и вижу перед собой её лицо. Улыбаюсь этому воспоминанию и прислоняюсь виском к прохладному окну, выдохнув сквозь зубы.
1
L’One – Помни меня
Это лучшее воспоминание за последние два года. Она – лучшее воспоминание за последние два года.
Дом в пригороде. Гараж на две машины и подъездная бетонная дорожка. Спальня на втором этаже с большой двуспальной кроватью и просторным балконом с кованым ограждением. Я не помню, как правильно оно называется.
Расплатившись с таксистом, я выхожу во двор и бреду между кустарников к особняку. Я не привык называть его домом, я вообще не помню – мой ли это дом. Открываю дверь и набираю код сигнализации – моя дата рождения. Я тоже её не помню, но мне сказали, что восемнадцатое декабря – мой день рождения. Приходится верить на слово.
Бросаю пиджак в прихожей и иду на кухню. В аптечке беру упаковку снотворного и глотаю сразу две таблетки, не запивая водой. Смотрю в окно и тру шею ладонью, а затем поднимаюсь по лестнице в свою комнату.
В сотый раз морщусь, заходя в светлое помещение. Стерильное. Такое же стерильное, как и мой мозг. Раздеваюсь и падаю на кровать, накрываясь одеялом с головой. Сквозь него не проникает дневной свет, и я погружаюсь в темноту, которая привычно преследует меня во сне последнее время.
Но сегодня всё иначе.
Мне снятся сны. Мне снятся воспоминания. Нет, не те, которые я больше всего хотел бы увидеть и, главное, вспомнить. Мне снится эта девушка, Сабина.
Снится её тело и широко разведённые бёдра, когда я нависаю над ней. Снится, как она выгибает спину, подставляя грудь для поцелуев и её соски – тёмные, напряжённые, молящие о ласке. Снится, как она кричит подо мной, а потом надо мной, а потом со мной вместе. Снится, как она просит не останавливаться, и я не останавливаюсь.
Снится, как она просит остановится, но я не останавливаюсь.
Нет. Это не она просит. Это кто—то другой, но я никак не могу вспомнить. Она что—то кричит.
– Стой! Тормози!!! Глеб, остановись!!!
Крики, крики, крики. Но кто кричит я не помню, не помню, не помню.
Слышу громкий скрежещущий звук. Визг тормозов.
А затем меня снова накрывает темнота. Густая, чёрная, непроглядная. Как мазут, или чёрная краска, я не знаю, как правильно её описать. Я ничего не вижу.
Вместе с темнотой наступает тишина. Оглушающе—звенящая. Зловещая.
Почему я считаю её зловещей? Я не помню.
– Глеб! – громкий женский голос прорывается сквозь эту тишину, и я открываю глаза.
Но темнота никуда не исчезает.
Сонным мозгом я понимаю, что запутался в одеяле с головой и рывком скидываю его с себя. Пытаюсь сфокусировать взгляд, и нахожу лицо, которое по—прежнему не вызывает во мне никаких отголосков и откликов.
– Глеб. Где ты был? – она злится и нервничает.
Сжимает пальцы и разжимает их так, что хрустят костяшки.
– Анжела, я был там, где я был.
Снова накрываюсь с головой и закрываю глаза, в надежде провалиться в сон. Но её голос опять мешает:
– Глеб! Я ухожу на репетицию нашего танца. Ты помнишь, что твоя встреча с хореографом на следующей неделе?
– Помню, – бормочу я.
– Я записала адрес в твой ежедневник.
Её голос становится размытым – действие снотворного ещё не прошло. Я тихо ответил: «Хорошо», и перевернулся, в надежде, что она оставит меня, но, похоже, у неё свои планы на это счёт.