Коллекция в бегах
Шрифт:
– Поверили. И ввезли коня в город. А ночью из конского брюха вылезли древнегреческие воины, перебили сонную стражу у ворот, распахнули их и впустили в Трою все свое древнегреческое войско. И город пал. И с тех давних пор выражение «Троянский конь»…
– Знаю, знаю! Это как бы предательский подарок. У нас в школе так было. Один пацан из-за несправедливой двойки принес в учительскую троянскую коробку конфет…
– Полную древнегреческих воинов? – спросил я со смехом.
– Я не помню… В ней были, что ли, комары. Или
– А этот пацан, уж не…
– Не! Спать пора. – Алешка помолчал, лелея сладкие воспоминания, а потом неожиданно сказал: – Дим, а Павлик, он, оказывается, довольно умный. Почти как я. – И, засыпая, поправился, добрая душа: – Как мы с тобой.
Мне было приятно это услышать. С этим чувством я и уснул. Но ненадолго. Алешка потеребил меня, чтобы сообщить:
– Дим, а я узнал, чья там моторка на пруде скучает. Мне Кощей сказал. Это Арбуза лодка.
Я разозлился:
– До утра не мог потерпеть? Тоже мне – новости!
– Я боялся, что забуду. Но он, Дим, лодку никому не дает. Даже нам с тобой не даст.
– Ну и не надо! Обойдемся. – Я натянул одеяло на голову.
Алешка содрал его с моей головы:
– Дим, он иногда вечером катается на ней.
Вот комар назойливый!
– Да тебе-то что? Пусть катается. И ты катись – спать!
– Дим, да ведь он на тот берег катается. Где этот замок в виде дачи. Ты понял?
Я понял. Но тут же забыл…
Денек начался хорошим утром, налился солнечным жаром и светом, мягко шелестел легким ветерком в кронах наших берез. Дачная погода.
Наша безымянная кошка (к Апреле она так и не привыкла, осталась просто кошкой) уселась на крыльце и вовсю умывалась. Она, вообще-то, чистюля, часто приводит себя в порядок. Но сегодня – что-то особенное. Полдня она не слезала с крыльца, нам надоело через нее перешагивать, а она все мылась. Аж блестела вся на солнце.
– У нее сегодня банный день, – объяснил Алешка.
– Гостей намывает, – сказала мама.
И не ошиблась. Приехал папа. Вместе с Павликом. Оба они были веселые, голодные и озабоченные. И, после всяких приветствий и обмена новостями, разговаривали за столом между собой, и совершенно непонятно. Мама пыталась отвлечь их от рабочих проблем и время от времени перебивала:
– Как там Берлин, отец?
– Стоит, что ему сделается. – И тут же говорил Павлику: – Вершинин очень озабочен. По некоторым агентурным данным, готовится переброска за рубеж целой партии краденых картин. На сумму около миллиона долларов.
– Не слабо, – крутил головой Павлик. – И каким же путем?
– По дипломатическим каналам.
– Ну да, – кивал Павлик, – дипломатический багаж не досматривается.
Тут опять мама:
– Отец, а как там погода, в Берлине?
– Как всегда, – отвечал папа, – немецкая. – И он тут же повернулся к Павлику: – К тому же, Павлик, по оперативной информации, в эту партию включены полотна и эскизы Айвазовского, Шишкина, Левитана. Это понятно?
– Это понятно! – врезался Алешка. – Это наши картины. Июльские. Я их чуть не нашел. Павлик помешал.
– Отец, – сказала мама, – ты плохо ешь. Ты там, в своем Берлине, наверное, объелся всяких гамбургских сосисок.
Папа, похоже, ее не услышал.
– Более того, – сказал он Павлику. – По оперативной информации, готовится какая-то провокация против одного из работников российского Интерпола.
– С какой целью? – Павлик даже жевать перестал.
– С одной из двух. Либо шантаж, либо компрометация.
– Понял, – как-то уныло произнес Павлик. – В любом случае дело передадут другому следователю. А это даст возможность адвокатам добиться освобождения Понизовского.
– И больше того, – кивнул папа, – вывести из числа подозреваемых Леонардова.
Алешка при этих словах уронил ложку. Ложка сшибла со стола чашку. Чашка упала на кошку. Кошка сиганула на окно и сшибла с подоконника банку с простоквашей.
– Ничего, – сказала мама, – она уже все равно прокисла.
– Кошка? – спросил папа. – Или простокваша?
– Ложка, – задумчиво произнес Алешка.
– Но Леонардов ведь не задержан, – сказал Павлик. – С него только взяли подписку о невыезде. И он спокойно живет на своей даче. Вернее – в своем замке. Совсем рядом.
– Не задержан, – вздохнул папа. – Улик для его задержания недостаточно. Он великий хитрец. И ему американцы очень помогают.
– Еще бы! – сердито выкрикнул Павлик. – Он им поставляет наше народное достояние. В виде картин великих российских мастеров.
– Дело еще в том, – сказал папа, – что он может вскоре получить американское гражданство. И тогда он вообще уйдет от ответственности.
– Ничего, – сказала мама. – Простоквашу я тряпкой соберу, а осколки – веником на совок. И никуда этот Леопард не денется.
– И ты ему, – вскочил Алешка, – настучишь совком по тыкве!
– Настучу, – пообещала мама, – ты его только поймай.
– Поймаю, – сказал Алешка. – И всю его команду. Хохлатую.
– Почему хохлатую? – спросил папа.
Алешка немного смешался, чуть-чуть растерялся. Но выкрутился:
– Ну, они же не лысые, да?
Папа посмотрел на него очень внимательно:
– Алексей, ты уже допустил ошибку. Нужно было сразу же сообщить капитану Павлику о своих подозрениях.
– Ага! Сообщить! Вы мне все равно не верите. А капитан Павлик, он… Он не очень глупый человек. Почти умный. Он об одном деле здорово догадался. Только еще сам об этом не догадался.
– Замолотил, – рассердилась мама. – Так догадался или не догадался?
– Я догадался, – сказал Павлик, – что Леша о чем-то важном догадался.
– Я догадался, – ответил Алешка, – об одном Трояновском коне.