Коллекция
Шрифт:
— И это называется вернуть все на свои места?! Это называется вашими правилами?! Вы — мерзкие жестокие создания! Не понимаю, как в вас можно верить! Я вообще в тебя не верю — поняла?! До сих пор не верю!
— Если ты в меня не веришь, тогда почему я все еще здесь? — спросила девушка, и Кира услышала в ее голосе призрачное сочувствие. — Вы, люди, странные существа. Вы придумываете нас, придумываете нам власть над вами, придумываете нам жестокость, кровожадность и бессердечность, даете нам все это и начинаете жаловаться на нашу немилость и равнодушие. Поселяете нас на небеса и жалуетесь, что мы неприступны. Но мы не живем на небесах, Кира. Мы живем в вас — в каждом из вас… но почему-то никогда, никогда не встречаемся с вами…
— Но я…
— А ты встретилась со мной. И теперь ты в меня веришь. Твоя вера очень важна для меня — ведь теперь мы с тобой очень крепко связаны, — девушка потянула с плеч шарф и накрыла им голову, так что его складки свесились
— Но ведь камень…
— Камень уже ничего не значит, — девушка отвернулась и легко шагнула в сторону. — Вера не в камнях, не в золоте, не в призраках и не в словах. Вера в сердце и в твоей крови, которую ты отдала этому месту. И важно сейчас лишь то, в какую меня ты веришь. Какую меня ты чувствуешь? Какой я для тебя существую? Думай не о том, что ты видела. Думай о том, что ты знаешь. Кто я, Кира? Какая я?
Кира напряглась, глядя на ее затылок, прикрытый тонкой материей, потом зажмурилась, пытаясь понять, пытаясь осознать… Перед ней в стремительном полете пронеслись золотистые поля, тяжелые корзины, отмщенные обиженные, огромные стада, свадебные торжества, охотники, возвращающиеся с богатой добычей, детская возня, счастливые улыбки… но то и дело в этих красочных полотнах появлялись прорехи, и из них выплескивалась тьма. Кира отчаянно гнала ее прочь — ведь все, что происходило до сих пор, придумали люди — как ни крути, все это принадлежало Вере и Тасе, все это было частью именно их веры, а не частью истинного… но кто знает, что оно такое — это истинное — и есть ли оно вообще? Каждый смотрит на мир своими глазами и каждый верит по-своему…
Хрипло дыша, Кира подняла веки, глядя на темную женскую фигуру, потом тихо произнесла:
— Ты…
Та резко развернулась, одновременно ладонью сметая шарф с головы, и на Киру пристально и насмешливо глянули наполненные сияющей тьмой глаза. Печаль бесследно исчезла с обратившегося к Кире лица, и теперь казалось, что это существо никогда не ведало печали. Лицо осталось все так же беспредельно прекрасным, но теперь это уже была не мягкое девическое очарование, а красота зрелой женщины — красота диковатая, жесткая и недобрая, и в появившейся на губах улыбке не было ничего кроме холода. Длинные черные пряди волос шевелились, словно змеи, и факел в протянутой руке пылал кроваво-красным пламенем, и пока Кира ошеломленно смотрела на женщину, из-за спины той медленно выходили строгие крылатые женщины с голодным взглядом и обнаженная девушка, чье лицо вновь затянулось огнем, и по равнине к ним неторопливо шла стая мрачных черных псов с горящими глазами, рядом с которыми стражи Веры и Таси показались бы безобидными молочными щенками, и множество уродливых теней металось над равниной, мелькали когтистые конечности, судорожно подергивающиеся хвосты, острые клыки, бесплотные глаза, наполненные нечеловеческой тоской и яростью, и над бледными цветами растекался призрачный стон и далекие вскрики.
— Так вот в кого ты веришь на самом деле? — насмешливо произнесла женщина. — Ты хотела ту? Ну, так ты ее получила!
— Нет! — в отчаянье воскликнула Кира. — Я представляла тебя не такой!
— А поверила именно в такую. Вас теперь легче напугать, чем удивить, к угрозам вы прислушиваетесь внимательнее, чем к уговорам, страшное стало вам интересней тихих простых радостей. Взгляни на меня внимательно, Кира, — я твоя вера. Я! — женщина холодно усмехнулась и отстраняюще махнула рукой. — А теперь уходи. Время истекло, праздник окончен, и игра сыграна до конца. Миры разделяются.
Тотчас же земля под ногами Киры вздрогнула, и она покачнулась, чуть не упав. Где-то вдалеке оглушительно грохнуло, она испуганно обернулась, потом взглянула на Вадима, неподвижно стоявшего среди остальных, бестолково дернулась вперед-назад, и Князев зло крикнул:
— Уходи сейчас же!
Он рванулся было к ней, но тотчас же несколько кошмарных псов молча метнулись ему наперерез, загораживая дорогу, и толстые коротколапые щенки испуганно брызнули от них в разные стороны. Кира сжала зубы и снова обернулась — как раз вовремя, чтобы увидеть, как по равнине, рассекая ее пополам, змеится черная трещина, убегая куда-то в бесконечность. Стены узкого провала дрогнули и начали медленно расходиться в стороны, и в тот же момент откуда-то снизу долетел громкий плеск, словно где-то там, на чудовищной глубине стремительно катила свои воды быстрая река. Кира сделала неуверенный шаг назад, потом взглянула на женщину почти жалобно, и та улыбнулась ей с неожиданной материнской лаской.
— Я не могу воспрепятствовать тебе остаться, если захочешь. Я никогда никого не выгоняю. Ты была бы мне очень полезна в мире живых, но и здесь тебе найдется достойное место. Ты можешь странствовать вместе со мной, размышлять вместе со мной, владеть ночью вместе со мной… Ты мне понравилась. Ты тоже любишь свободу и пространства… Присоединяйся, если хочешь, и он, — женщина кивнула на Вадима, — останется с тобой навсегда.
— Да уходи же!.. — яростно снова закричал Вадим, но она легко повела рукой, и его крик стал беззвучным. Одна из крылатых женщин вдруг оказалась возле него в стремительном текучем движении, положила узкую ладонь ему на плечо, и Князев, скривившись, вдруг резко накренился к земле, словно прижавшаяся к его плечу ладонь весила не меньше центнера. Кира оглянулась — провал за ее спиной раздвигался все шире и шире. Через него, впрочем, еще можно было перемахнуть одним прыжком… пока еще можно было…
— Решай, — мягко сказали ей, и в следующее мгновение к Кире приглашающе протянулась рука с длинными тонкими пальцами. Кира оглянулась еще раз, потом повернула голову, и ее взгляд приковался к этим пальцам, которые столько предлагали… и следом за взглядом потянулась вдруг и ее рука — вначале медленно и робко, но вот уже жадное нетерпение протекло в это движение, а пасть провала позади распахивалась все шире, раскалывая усеянную бледными цветами равнину. Кира, глубоко вздохнув, качнулась вперед, и в этот момент Вадим вдруг резко вывернулся из-под придавившей его ладони, метнулся в сторону, сбил на землю уже взметнувшееся навстречу в прыжке черное тело пса, перекатился через него, подскочил к Кире и схватил ее в охапку, и ее рука, уже почти коснувшаяся пальцев женщины, улетела, и женщина вскрикнула, и в крике этом было изумление, и была злость, и была насмешка, и было что-то еще — темное, и в то же время странно снисходительное.
Вадим ринулся к провалу, на бегу спустив девушку на землю и крепко держа за запястье, и Кира покорно мчалась следом, мало что соображая. Уже у самого края он резко остановился, и его рука на развороте с силой дернула Киру вперед и разжала пальцы, так что Кира, не успев даже вскрикнуть и затормозить, по инерции пролетела над широким провалом и рухнула на землю по другую его сторону, больно ударившись бедром, и, с хрустом смяв бледные цветы, откатилась назад. Тотчас же она вскочила и повернулась, но провал уже расползался стремительно, и перепрыгнуть его уже было невозможно, и где-то там внизу яростно и страшно ревела бушующая река, а Вадим стоял на противоположной стороне, сжав губы и чуть прищурившись. Отступили куда-то темное божество и его мрачная свита, и к краю провала, медленно заволакивающемуся туманной дымкой, один за другим подходили люди и псы, а Кира, в бессилье сжав пальцы, смотрела только на Вадима, дрожа всем телом и чувствуя, как больно колотится в груди сердце, словно где-то там опять поселился страшный кристалл… но нет, это был не он. Кристалл можно было вырвать. То же, от чего сейчас было столько боли, вырвать было невозможно. Он стоял на другой стороне, которая уходила все дальше и дальше… Он остался на другой стороне…
Он остался…
Не выдержав и ни о чем больше не думая, Кира с болезненным вскриком рванулась к краю чудовищной пропасти, раскинув руки…
И с размаху ударилась о стену.
IX
Кира не сразу поняла что произошло. Почти минуту она тупо смотрела на знакомые выцветшие обои в цветочек, не замечая ни боли, ни крови, текущей из разбитого носа. А потом навалилось осознавание, пронзительное и безжалостное, и она закричала — громко и страшно, как смертельно раненая волчица. Она кричала и кричала, запрокинув голову и яростно колотя руками по стене, расшибая их в кровь, — в нелепой, безумной надежде пробиться туда, куда ей больше не было хода. Она кричала, пока были силы, но вот и кончился крик, и только хрип уже вырывался из раскрытого рта. Ее руки последний раз ударились о стену, и Кира сползла на пол, скользя ладонями по обоям и оставляя на них кровавые полосы, которые теперь уже никуда не могли исчезнуть. Хрипло, со слезами дыша, она перевернулась и привалилась к стене затылком, но тут же выпрямилась, ощутив, как по лбу скользнуло что-то холодное и металлическое. Подняв руки, Кира стащила с себя нечто, охватывавшее ее лоб. Это была диадема, подаренная ей странной маленькой гостьей. Пальцы Киры сжались на чешуйчатых золотых змеиных телах, она взглянула на яркие радужные камни и со злым возгласом отшвырнула диадему прочь. Так прокатилась между канделябрами с давно прогоревшими и уже остывшими свечами, два раза крутанулась около батареи по стеклянным осколкам и мягко легла на пол, и золото вспыхнуло в солнечных лучах, щедро льющихся в комнату из разбитого окна, за которым криво висела сорванная решетка. Жаркое утреннее солнце впервые наполняло комнату до самого потолка, изгнав прочь извечный полумрак и холод, и теперь она казалась больше и выглядела еще более запущенной. И глядя на золотистые нити паутины на потолке, Кира окончательно поняла, что странного мира за стенами больше не существует, и она сидит в самой обычной квартире. Ушли тени. Ушли стражи. Ушли все события, свершавшиеся в тот или иной лунный день. Она осталась одна. Наедине со своей памятью. Наедине со своей верой, которая будет длиться до тех пор, пока не закончится ее собственная жизнь. И кто-то там, далеко, будет теперь питаться и ее верой тоже.