Коллективное сознательное
Шрифт:
— Ну, понятно. — Дмитрий начал раскладывать шашлык на мангале, который уже мерцал в сумраке углями. — Так, я думаю, нам надо что-то со светом придумать. Иначе есть шанс такой шикарный шашлык сжечь к чертям собачьим. Ты последи, я сейчас.
Он уступил место у мангала Тимуру, а сам пошел в дом. Сначала оттуда не раздавалось ни звука, но в конце концов, гремя громадной металлической треногой по дверным косякам, Байкалов вытащил к огню осветитель вроде фото-софита, неизвестно для какой цели хранившийся в бункере. Потом он еще некоторое время искал удлинитель, но в итоге мангал и небольшой пятачок вокруг него
— Вот так теперь будет нормально. — Бай был доволен проделанной работой.
— А комары? — не отвлекаясь от шампуров, спросил Рымжанов.
— А так ведь нет их, — радостно сообщил Байкалов, прищурившись на огонь фонаря. — Видать, не сезон.
— Угу, не сезон. С каких пор? Ты не заметил, как они в доме зудели?
— Не обратил внимания.
— А я вот обращаю, и мне это определенно не нравится. Комар, не летящий на свет, по всей видимости, или не настоящий, или задумал какую-то гадость. — Тимур снял с огня три шашлыка и продолжил: — Надо бы охране отнести, пусть порадуются, а то неудобно, навоняли тут ароматами.
— Я отнесу. — Бай принял у Тимура шашлык и зашагал к домику у шлагбаума.
Сторожа, польщенные таким шикарным подношением, попытались налить Баю чарку, но когда он отказался, сославшись на дела, настаивать не стали. Когда Дмитрий возвращался назад, какое-то нехорошее, липкое чувство охватило его, заставило напрячься. Словно невидимый энамп пытался дотянуться до мозга, раскачать затаенные ниточки души.
— Тимур, у тебя нет никаких неприятных ощущений? — спросил сразу Дима у Рымжанова, как только вернулся к углям. — У меня очень неприятные и смутные…
— Я молчу, но и неприятные, и смутные уже давно… — начал Тимур, но резко замолчал и приложил палец к губам.
Он смотрел куда-то за спину Байкалову, в лесную тьму. Потом одними глазами показал, что у Дмитрия за спиной что-то не так. Медленно, чтобы не спугнуть, тот повернул голову. Сначала казалось, что там нет ничего, кроме черного участка леса, кажущегося еще более черным из-за яркого света фонаря. Но постепенно Бай смог различить оттенки черного. Громадный силуэт, не человеческий и не звериный, стоял неподвижно на границе света и тьмы. Удалось даже услышать, а может, это было только неуловимое ощущение, как лесной гость глубоко дышит. Не отрываясь и не шевелясь, Рымжанов с Байкаловым смотрели на странный силуэт, словно соревнуясь с ним, кто дольше выдержит эти гляделки. Наконец лесной гость тяжело вздохнул и растаял в темноте ночных деревьев.
— Это что было? — спросил Бай. — Медведей тут нет. Да и не такие они громадные.
— Не знаю, ой, блин, шашлык! — Тимур стал переставлять шампуры на мангале. — Не знаю я, что это или кто это. Но мне он не понравился. Я думаю, это на пирамидку, на гравитационный сигнал, лесные твари реагируют. Кто бы они ни были. Боюсь, ночь у нас будет веселая.
— Но ведь там, на набережной, на него только морфы сбегались? — наморщил лоб Бай.
— Ну, может, там все уже к нему привыкли… Ладно, пошли в дом, не хочу я тут шашлыки есть, дома спокойнее.
Тимур решительно собрал с мангала шампуры и, неся их, как букет роз, отправился в дом. Байкалов, все время оглядываясь, разыскал ведро с накопившейся дождевой водой и аккуратно залил угли. Над участком поднялись клубы пара. Они окутали пространство вокруг софита. Байкалов чертыхнулся и, охваченный тревожными предчувствиями, устремился к двери. Перед тем как выдернуть из розетки удлинитель, он бросил последний взгляд на освещенное место. В мороке поднявшегося тумана он явственно увидел мелькнувшую тень большого прямоходящего существа. Дмитрий резко дернул шнур и одним прыжком вскочил в дом. Стальная дверь за ним мягко закрылась, блокируя вход намертво.
— Черт-те что привидится, — буркнул себе под нос Байкалов.
Глава двадцать третья
— Пап, а Вероника почему на улице ждет? — Андрей, не выпуская ладони отца, пытался идти с ним в ногу по первому московскому снегу. — Можно же было прийти к бабушке и показать, как нервюры скальпелем вырезать!
— Что чем? — переспросил Вадим. Он все прекрасно понял, но услышать эти слова от сына никак не ожидал.
— Ну, пап, там все просто. Нервюры — они объединяются в кессон, это такой набор из трех лонжеронов: переднего, среднего и заднего и еще стрингеров. Но на моей модели мы немножко упростим конструкцию, достаточно трех лонжеронов. Ведь нагрузки совсем другие.
— Откуда ты это все знаешь? — Вадим даже остановился и с удивлением посмотрел на сына.
— Ну, про нервюру я прочел в журналах, а потом позвонил Веронике, она пришла к нам, бабушке там помочь, и мне рассказала. Но самое главное, Ника сказала, что надо резать из миллиметровой авиафанеры скальпелем. И сказала, что ты все достанешь, потому что сейчас настоящих скальпелей нет, а надо старый. Достанешь, да?
— Какое слово забытое «достанешь», — пробормотал Вадим. — Да, конечно, Андрюша достану, какие вопросы. Кстати, Вероника нас ждет возле дома, нашего дома. Я подумал, что надо, чтобы и женщина, пусть хоть чужая, все равно посоветовала. Надо чтобы все было у нас в доме гармонично. Я вот даже не знаю, как сейчас принято кухню обустраивать. Я бы вообще сделал из квартиры большой каминный зал. С алебардами и медвежьими шкурами на стенах.
— Алебарды — это хорошо, — протянул Андрей. — Но Вероника совсем не чужая, она мне модель помогает делать.
Вадим не стал отвечать. Он не мог объяснить, почему он не хочет считать Веронику не чужой и почему он готов всю жизнь остаться вдвоем с сыном и ни одну женщину не впустить в их маленький тайный мир.
— А вообще у нас в школе странные вещи делаются. — Андрей с детской непосредственностью переключился на другую тему.
— А? — Вадим, задумавшись о своем, не сразу понял, о чем говорит сын. — Какие вещи?
— Папа, вот ты скажи, ты не сталкер? — неожиданно спросил сын. — Ведь ты же был в Зоне?
— Ну, ты там был не меньше моего, так что чего спрашивать? Нет, конечно, какой из меня сталкер? Да и из тебя сталкер… Я думаю, что многим сталкерам при упоминании о тебе дурно становится.
— Ну, я о другом. Вот, пап, представляешь, у нас в классе мальчик, я уже говорил про него, Стас, — он сын сталкера! Вернее, как бы правильно сказать. Он был сыном сталкера. Вернее, его отчим был сталкером.