Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
Шрифт:
На широком серебристом диване, занявшим не менее четверти залы с выдвинутым вперед сидением, чтобы на нем покоились ноги, одначе, сохранившим покато-наклоненный ослон, сидели, полулежа, Мор и Стынь, оба без венцов, в белых укороченных сахки, без рукавов. Напротив Богов поместилось собранное из отдельных лоскутков испарений, пурпурно– красное кресло, на грядушку ослона которого стоя опирался руками Перший. Он задумчиво воззрился на вошедшего сквозь зеркальную стену Дажбу и достаточно мягко, несмотря на то, что у того на голове восседал венец, прощупал. Судя по всему старшему Димургу, в отличие от братьев, удавалось выведывать мысли сынов даже тогда,
Стынь, стоило только Дажбе остановиться обок стены, несколько диаметрально занятому им на диване положению, тотчас закрыл очи. И хотя меж младшими Богами, как в общем и Зиждителями, царили теплые, родственные отношения, закаханный, избалованный долгой болезнью и слабостью Стынь и в случае с Дажбой не ощущал своего старшинства. Стыня до сих пор лелеяли и не только Димурги, но и вообще Боги, стараясь никоим образом не расстроить, вспять стараясь выделить, ублажить во всем… Все его шалопайство, ребячество ему мгновенно прощалось. Его волнение вызывало в старших Богах тревогу… постоянную тревогу. Что, как можно понять, было последствием пережитого за него Зиждителями страха, и, очевидно, изнежило младшего Димурга. Посему он порой и не ощущал собственного старшинства пред Дажбой и Кручем. Это взросление, несколько так запоздалое, Стынь должен был пройти теперь подле Крушеца, и сие понимали все Боги, и сие понимал он сам. Потому, в свое время лишенный возможности соперничать за Круча, ноне Стынь с особым участием относился к Есиславе и лучице.
– Дажба, – умягчено позвал Перший сына Небо, узрев его робость и беспокойство. – Поди ко мне, милый малецык, – добавил он еще трепетнее, стараясь придать степенности угловатым движениям молодого Бога.
Младший Рас еще раз зыркнул на Стыня, на мясистых губах которого блуждало нескрываемое недовольство, изредка перемешивающееся с ярким золотым сиянием, выплескивающимся лепестками на очи, да медленной поступью направился чрез залу к Першему, осознавая, что лишь подле него обретет надобную ему уверенность. Старший Димург неторопливо провел ладонью по лицу Бога, стоило тому подойти, одновременно огладив висок, глаза, левую щеку и уста Дажбы, снимая тем самым все беспокойство с него и ласково улыбнувшись, негромко вопросил:
– Ну, как, моя любезность, удалось все уладить на Земле?
– Да, – спешно отозвался Дажба и вкратце рассказал о Собине, ее роли в организации нападения и ненависти к Есиславе.
– Надеюсь более опасности с ее стороны в отношение девочки не возникнет? – данный вопрос из уст Першего, прозвучал не столько поспрашанием, сколько утверждением, поелику он уже обо всем произошедшем в детинце знал, как и Небо, и Асил… Потому как послал вслед за ушедшим тогда из залы маковки Дажбой, особых созданий, величаемых беспятые, с указанием незримо проследить за Богом, и доложить о ситуации.
– Нет, Отец… не с ее стороны, не со стороны Сбыслава, – незамедлительно пояснил младший Рас, и черты его лица дрогнули.
Как и иные сыны, братья, он почасту величал Першего, Отцом, вкладывая в данное слово, особый смысл, а вместе с тем и трепет, каковой испытывали к этому старшему Богу не только Димурги, но и Расы, и Атефы.
– Он теперь решил, – сердито дыхнул со своего места Стынь, все поколь не отрывая глаз, будто страшась испепелить Дажбу. – От всех кто усомнится в божественности Еси оставлять одно кровавое месиво. Бедный Липоксай Ягы ему днесь, вероятно, придется везде в детинце делать ремонт.
Хоть и негодующе, однако, вельми точно заметил младший Димург, ибо после допросной служкам Липоксай Ягы пришлось оттирать еще и стены ЗлатЗалы, где на встрече прибывших вещунов, Сбыслав Ягы во всеуслышание усомнившись в божественности Есиславы, опять же вместе с троном превратился, как правильно выразился Стынь, в кровавое месиво.
– Стынь, милый мой, помолчи, – чуть слышно отозвался подле брата Мор, и, вскинув вверх руку, нежно огладил его мельчайшие, будто пушок завитки курчавых черных волос на голове.
– Сходил бы ты, наша бесценность, за Еси в дольнюю комнату, – ровным голосом проронил Перший сделав вид, что не обратил внимание на недовольство сына. – Лучица достаточно побыла подле Опеча и теперь надобно вернуть девочку тому, кто ведет поколь ее удел, моему дорогому Дажбе. За тем я его сюда и вызвал.
– Не отдам! – сердито произнес Стынь и резко открыл глаза, единожды подавшись вперед верхней частью туловища, и кожа на его лице внезапно приобрела золотисто-красное сияние. – Не отдам, Еси, более не кому! – теперь уже воочью звучала избалованность, та самая которую взрастили в младшем Димурге, Боги, не смея ему в чем отказать, и с которой мог справиться один Перший.
Вот и сейчас он неспешно перевел взор с резко дернувшегося, каждой жилкой, лица Дажбы на сына, и сказал с таковой мощью в голосе, что сотрясся, похоже, весь зал маковки и со свода вниз, точно переспевшие яблоки, посыпались небольшие по размеру лохмотки голубых облаков, дотоль ровными поперечными полосами укрывающие его:
– Стынь! Малецык мой, выполни, как я тебя прошу. И не будем о том вести полемику, коли есть таковая потребность, сходи к Трясце-не-всипухе и подискутируй с ней. Ибо она, как и твой брат, Вежды, вельми к тому свойству предрасположена… Однако, я вже сказывал тебе, бесценность, вмале пройдет действие вытяжек и Еси пробудится, и ей понадобится Липоксай Ягы… Его отцовская, человеческая забота и любовь. Лучица итак слишком долго находилась подле нас, Богов. И как ты понимаешь, чтобы уберечь плоть от гибели свершила действия поколь не по ее мощи, а лишь по способностям… Посему после лечения ей нужен покой, а покой возможен покуда только на Земле. – Перший на чуть-чуть смолк и с теплотой оглядев сына, тем взором вроде как снимая напряжение и одновременно умиротворяя его, добавил, – я уже все это пояснял тебе, мой милый, не надобно, чтоб были повторения.
Стынь туго вздохнул, судя по всему, внутри своего естества не соглашаясь с Отцом. Тем не менее, не в силах противостоять его теплу и требованию, немедля поднялся с дивана да неспешной поступью, направился вон из залы в дольнюю комнату пагоды, где поколь девочка находилась обок Опеча.
Когда младший Димург покинул залу, Перший протянул руки, и, обхватив Дажбу за плечи привлек к себе, нежно прижав к груди да принялся ласково оглаживать его спину, проводя дланью по серебристому сакхи.
– Обязательно, Дажба… обязательно, – погодя вкрадчиво молвил Димург таковым говором, каковому никак нельзя было не подчиниться. – Перенастрой лебединых дев на кого из Богов. Если ты не желаешь слышать девочку сам, скажи о том мне… Отцу. Мы, непременно, с ним договоримся, я уверен Асил не станет противиться… И лебединых дев можно будет подключить на твоего Отца. Но нельзя… нельзя, мой милый, чтобы жизнь девочки была под опасностью. Нам всем Зиждителям необходимо, чтобы Еси окрепла… чтобы окрепла лучица и появилась вероятность вступить за нее в соперничество. Ты же это понимаешь?