Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
Шрифт:
Несмотря на то, что днем в горах было тепло, вечерами и ночами холодало так, что в большом каменном дворце Липоксай Ягы и в общей зале, и в опочивальне божества протапливали камины. А порой и печи, расположенные в подвальных помещениях и передающих тепло по трубам несущих его не только на первый, но и на второй уровень дворца. Похвыстовские горы, как естественная преграда вставшая стеной пред Белым морем, перехватывали на себя всю непогоду и стылость, посему в самой Дари было тепло круглое лето, и не имелось нужды в каминах али печах, как таковых. Одначе в горах по этой причине временами становилось вельми прохладно, если не сказать стыло.
Сам дворец вещуна прямоугольной формы, находился
– Ксай, – окликнула вещуна Есинька, – а ты любишь небо?
Уже вторую неделю Липоксай Ягы и девочка жили в горном поместье. За это время, как и предполагали бесицы-трясавицы да знахарь Еси окрепла. Успокоительные снадобья которыми ее поили, умиротворили нервы, а природа отвлекла от произошедшего. Вызывала тревогу продолжающая изредка корча пальчиков в конечностях, которую поколь не могли снять знания Радея Видящего и приставленного к ней кудесника Довола. Та корча также пугала Дажбу, посему он приходил, как и Стынь, и Круч много чаще к девочке… не менее часто он являлся на маковку к Першему, словно только обок с ним мог найти уверенность. Эти столь частые визиты вельми сердили Стыня так, что последний ссылаясь на не желание видеть младшего Раса отправлялся в иные системы Млечного Пути и подолгу отсутствовал на маковке. Хотя, вне всяких сомнений, младший Димург находился под постоянным, бдительным присмотром Першего… иногда делавшего вид, что не знает, где бывает малецык. Старший Димург мягко обучал своего сына самостоятельности, совсем на чуть-чуть давая ему возможности творить и замышлять самому.
Вечерами Есинька и Ксай сидели на широкой скамейке со спинкой, устланной мягкими одеялами да имеющей узкий сетчатый навес. Данный балдахин опускаясь вниз, точно охватывал со всех сторон скрывающихся под ней, охраняя их от порой появляющихся в горах кровососущих насекомых.
– Небо? – переспросил Липоксай Ягы и приобняв сидящую подле него отроковицу, прикрыл ей плечики и подогнутые в коленях лежащие на сиденье ножки одеяльцем. – Ты, что моя душа, имеешь в виду говоря про небо… Небо как Бога или небосвод?
После произошедшего нападения старший жрец перестал один-на-один величать Есиславу ее ясностью, и обращаться к ней на вы. Он, однозначно, осознал, что для него она не божество, а дочь… смысл жизни… И этот трепет вылился в более близкое отношение, можно молвить родственное, как старший жрец теперь пояснил себе, на это ему указывали и сами Боги.
– Небо, – тихо протянула отроковица, и улыбнулась, глядя на раскинувшийся в вышине ночной свод, ноне не имеющий, однако, положенной ему черноты. Ибо два полных круглых спутника… один, Месяц, кажущийся много меньшим другого, Луны, ясно освещали не только небеса, но и раскинувшуюся под ними землю. Они придавали околот себя царящему небесному куполу блеклые рдяно-желтые цвета, тем самым сиянием приглушив свет звезд и оставив мерцать всего-навсе гладь озерной воды, лежащей сразу за каменным забором предместья.
Небо, небосклон, твердь, поднебесье, небесная лазурь, купол, свод… бесконечная высь необъятная для нашего взора и своей наполненной голубизной ласкающая нашу душу… или темной, мрачной марностью пугающая наш разум. Какая она та космическая даль, что смотрит на нас со дня нашего первого вздоха и до последнего выдоха? Дарующая радость явления, иль горечь утраты… сопутствующая, сопровождающая нас всю жизнь, будто верный спутник… и так до конца нами не понятая, не увиденная, а быть может иногды даже не замеченная.
– Я имею ввиду не Бога Небо, а небосвод, что смотрит на нас, – пояснила Еси получая радость от этого необычного свечения поднебесья.
– Как-то не думал о том, – по теплому ответил Липоксай Ягы и поцеловал любимое чадо в головку, в самую его макушку, устами проверяя, не озябла ли она. – Никогда не думал о том люблю я небо или нет… Я очень редко смотрю на небо… на звезды, солнце… Мне просто некогда.
– Некогда, – повторила отроковица. Она неспешно выпутала ручку из укрывающего ее одеяла, и, устремив в освещенные небеса тонкий, конической формы указательный пальчик показала в район как раз меж двумя спутниками. – Ты, Ксай, видишь эту горящую крупинку? Крупинку света, которая сияет даже днем, но особенно призывно блещет ночью?
– Крупинку света? – удивленно переспросил старший жрец, вглядываясь в ночной свод неба в указанном направление, и легохонько качнул головой. – Нет, не вижу. Сейчас так ярко светятся спутники, звезды сложно разглядеть.
– Это не звезда… не планета, – задумчиво произнесла юница, и теперь протянув руку в сторону лица вещуна нежно огладила его щеку. – Это совсем иное… Потому как она горит и днем. И ее никто кроме меня не видит. Ни Нежата, ни Годота, ни Радей, ни даже няни… никто… и даже ты, а жаль. Наверно, этим я и отличаюсь от вас всех, потому что, как и Боги, вижу эту крупинку света и люблю небо… Особенно ночное, не важно горят на нем звезды, есть ли Луна иль Месяц… главное, чтобы оно смотрело на меня.
Липоксай Ягы все еще неотступно смотрящий в небосвод, на место меж двух спутников и вовсе затянутое дымкой рдяного света, нежно расплылся улыбкой и плотнее притулив к себе столь дорогое ему тельце, поспрашал:
– Значит, Боги тоже видят эту крупинку? – Есинька немедля кивнула, и прислонила голову к груди вещуна, обняв его правой ручкой за шею, чтобы стать еще ближе к столь дорогому ей человеку. – И, что тебе про ту крупинку поведали Боги? – старший жрец на мгновение стих, и стремительно обернувшись, огляделся, точно проверяя не подслушивают ли их, погодя чуть слышно добавив, – что поведали Боги? Дажба? Стынь?
– Стынь сказал, – даже и не приметив хитрой речи вещуна, отозвалась отроковица. – Сказал, это не крупинка света, а чревоточина, каковая связывает Миры. Он всегда говорит малопонятно… Стынь… Ах! – взбудоражено вскликнула девочка, ибо только сейчас осознала, что тайна ее общения с темным, как считали дарицы Богом раскрыта.
Есислава резко дернулась от вещуна в бок, единожды сбросив с его шеи руку, и испуганно зыркнув на него, малозаметно вздрогнула.
– Что ты? Что ты моя милая, моя душа… Есинька, – полюбовно продышал Липоксай Ягы, и, обхватив руками плечи, крепко прижал ее к своей груди. – Не бойся, не бойся меня. Я ни кому, ни кому не скажу про Бога Стыня. Моя Есинька, будь спокойна. Я уже давно догадывался про твое общение с этим Богом… особенно, – вещун смолк и не стал пояснять девочке, с какого времени о том догадывается, або не раз в толкованиях с ней подмечал те странности. – Давно, но я все не имел возможности в том убедиться, оно как ты всегда скрытничала… Однако, меня Есинька тебе не надо бояться. Ты можешь со мной быть откровенна, но только со мной, – старший жрец сказывая ту молвь, ласково гладил девоньку по волосикам, успокаивая своей нежностью. – Лишь со мной. Более ни кому, ни кому о том общение с Богом Стынем не говори… Не говори, что он приходит, учит и помогает… ведь он помогает?