Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
Шрифт:
Есислава лежала на скамейке на мягком голубом одеяльце на животе, и, свесив вниз правую руку, водила перстом по глади каменного полотна, выстилающего не только дорожки, но и в целом пространство околот них. В шаге от девочки на табурете достаточно низком, ибо так было положено традициями дарицев, всегда находится ниже старшего по статусу, сидела Туга и что-то неуверенно сказывала. Неуверенно… потому как часто прерывалась… замирала, точно прислушиваясь нет ли встреченной молви и еще чаще испуганно зыркала на отроковицу.
Туряк остановившись, как он всегда делал, недалече от скамейки, дабы все время видеть божество и одновременно ей не докучать, не слышать ее разговор, довольно грубо подтолкнул мальчика в спину кулаком повелевая идти к Еси. Лихарь теперь вызнав, что удел его свел не просто с барыней, а с самим божеством оное воспитывал старший жрец Липоксай Ягы струхнул не на шутку, не раз прокрутив в своей головке грубость высказанную в отношение того, кого почитали в Дари наравне с Богами Расами. Посему днесь ступал бесшумно, стараясь придать и движениям, и голосу должное почтение, понеже знал, что вещун Липоксай Ягы дюже строгий правитель и легко раздает направо-налево смерть. Нынче, подойдя к скамейке, Лихарь замер и прислушавшись к сказу няни, уставился на лежащую девочку.
– Бог Перший властитель Тьмы и Зла. Он правит в стране Пекол, где живут под его началом демоны, бесы, призраки, лярвы, тени, горгонии, – сказывала промеж того Туга и надрывно вздыхала, утирая текущий со лба пот маленьким ручником зажатым в руке. – Он восседает на черном троне в черном дворце. По правую от него руку стоит его супруга Богиня Смерть.
Есинька звонко засмеялась и нянька немедля замолчала. Она слегка развернулась так, чтоб лучше видеть лежащее божество и воззрилась на нее. Юница поправила подушку, пристроенную под щекой, и никак не отозвавшись, вновь принялась гладить белую с тонкими черными прожилками гладь камня. Нянька немного помолчала, а посем, так как чадо никак себя не проявило, робко продолжила говорить:
– Перший одет в черное одеяние, а глаза его словно безбрежное космическое дно так черны и глубоки… И нет в них тепла, света, лишь безмерная марь. Он разрушает, поглощает свет и не признает добро. Извечно ведет Перший войну с Богами света, великими Расами, чтобы поколебать добро, погубить любовь. У супруги Першего Смерти много детей: Вежды, Мор, Темряй, Стынь. Это старшие Боги оным присущи определенные обязанности. Стынь к примеру Бог холода, он правит в северных далях Земли, одначе, в прохладное время приходит и в Дари… Но только в Похвыстовские горы, каковые созданы Богом Дажбой нарочно, чтобы прикрывать наш континент от стылых ветров. Когда Бог Стынь появляется в Похвыстовских горах, пролетая над ними в пенистых, черных тучах, то ударяется о скальные кручи и осыпает на них снег, морозы.. сковывает своей злобой воду в реках и озерах льдом… Теряет он по мере того полета в горах всю свою силу и безжалостность, посему и не достигает никогда самой благословенной Дари. Бог Темряй, не менее мрачен чем его братья… Это Бог самой короткой ночи, ибо имя его значит темный, черный, он главный помощник Мора, Бога смерти, болезней и разрушения. Старший сын Першего, Бог Вежды, столь злобен, что одним своим взглядом может убить человека, обратить в пепел города и деревеньки. Он вечно живет в Пеколе, куда попадают души грешников и является судьей мертвых. Есть у темных Богов и другие дети: демоны, бесы, призраки, лярвы…
– Злоба… злоба… злоба, – протянула девочка, прервав тем явным недовольством речь няньки. – У вас у дарицев про Першего и его сынов более и нет никакого другого сравнения… Да коли бы Бог Стынь пожелал по злобе засыпать Дари снегом ужо вряд ли ему помешали какие-то горы… Ему просто не зачем. Понимаешь Туга, не зачем заниматься таковой ерундой, как осыпать людей морозами и болезнями. – Есинька, наконец, поднялась со скамьи, и, усевшись на ней, купно свела свои изогнутые рыжие бровки. – И вообще я попросила рассказать сказку про молодильные яблоки… и не зачем было толковать мне о том, кем по верованиям дарицев есть Бог Перший. Потому как я говаривала дотоль. Одначе, коль ты не понимаешь, скажу сызнова… Это все ложь… вранье… Ибо Бог Перший никогда не вел войну с Расами… С братьями Расами, ведь ты, Туга понимаешь оба Зиждителя и Небо, и Перший есть сыны одного Отца… Отца – Родителя и посему просто не могут друг друга ненавидеть. Они вспять… Вспять вельми друг друга любят, так говорит мне Бог Дажба. И неужели ты станешь спорить с Богом Дажбой, дарующим Богом… Богом Отцом всех дарицев?
Достаточно веский довод, оный оказывался всегда неоспоримым. Потому не только нянька, но и наставники девочки услышав его, немедля отступали, стараясь перевести тему толкования в иное русло… Не зная, каким образом, из данного положения можно выпутаться, не нарушив верований дарицев и единожды не принизив достоинство и слова Бога Дажбы. Этот вельми неоспоримый довод Еси не придумала, ей его подсказал Стынь. И многие лета он действовал безоговорочно, склоняя головы всех, кто находился подле девочки, не позволяя им вступать с ней в спор. Вот и теперь Туга порывчато вздрогнула, очевидно, начав рассказать присказку к байке про молодильные яблоки, она неудачно отвлеклась, посему сварганив на своем лице вельми жалостливое выражение, просяще молвила:
– Ох! Ваша ясность бестолковая, какая я, заговорилась совсем… Совсем оглупела… Ах! – много бодрее, видимо, найдя выход из данного положения, и довольно зыркнув на стоявшего в шаге от скамьи мальца, дыхнула нянька, – поглядите, ваша ясность, кто пришел к вам… Тот мальчик… Мальчик, которого вы вчера в саду нашли.
Несомненно, для Туги приход Лихаря ноне оказался удачей, або Есислава последнее время и вовсе перестала терпеть сказываемую напраслину на Димургов и всяк раз не только нервничала, но и гневливо вступала в спор. Впрочем, сейчас отроковица резко повернула в сторону мальца голову, и, узрев его, единожды отвлекаясь от поучения столь «бестолковой» няньки, благодушно произнесла:
– Его, Туга, зовут Лихарь… Здравствуй, Лихарь.
Отрок торопливо преклонил голову и все еще страшась сделать что-либо не так, и с тем будучи незамедлительно выдворенным в воспитательный дом, чуть слышно отозвался:
– Здравствуйте, ваша ясность.
– Туга.., – молвила Есинька, желая остаться один на один с мальчиком, так как допрежь не общалась с детьми, вследствие занимаемого ею статуса. – Ты покуда поди… поди и подумай про слова Бога Дажбы, а мы с Лихарем тут поболтаем.
Девочка согнула в коленях ноги, и, поджав их под себя села на них сверху, с интересом разглядывая отрока и уже более не обращая внимания на няню.
– Ваша ясность, – меж тем взволнованно обратилась к юнице, неспешно подымающаяся с табурета Туга. – Вы только не садитесь на ножки, – отметила она, наклоняясь и подымая с дорожки упавшие на нее подушки. – Кудесник Довол вам говорил, что оттого могут наново пальчики заболеть… а у вас утром и на ручках их корча сводила.
Есислава незамедлительно привстав с ног, испрямила их в коленках и свесила со скамьи, оперев стопы, обутые в кожаные калишки на пухлую, тканевую подуху. Нянька прикрыла ножки девочки платком, подоткнула ей под спину две махунечкие подушки и поклонившись, направилась по дорожке ко дворцу, на ходу повелев Туряку, приглядывать за божеством, и единожды не мешать ее беседе.
– Ну, что? – девочка после вчерашней встречи отрока не видела, поелику как ей пояснил Таислав, его мыли, лечили, кормили. – Ты поел? – вопросила она, не скрывая своего беспокойства. – Тебя никто не обидел?
– Нет… благодарю, – едва слышно ответил Лихарь. Он нежданно резко сорвал с головы матерчатую шапку, горделиво огладив и показав лысину юнице, поспрашал, – красиво? – Вне сомнений ноне он был доволен и тем, что попал в это поместье и днесь так разнился с воспитанниками жреческих домов.