Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
Шрифт:
– А, что с Еси? – тотчас поспрашал Стынь и отворил свои черные не имеющие склеры очи в оных пронзительно блеснуло волнение.
– Послушай, мой дорогой малецык, – продолжил свое поучающее толкование Мор, не приметив вопроса брата и просквозившей в нем тревоги. – Вмале я улечу из Млечного Пути в помощь к Вежды и Темряю, ибо мы не можем долгое время пользоваться одолженными силами Велета и Седми, у них свои творения и обязанности. Потому я очень тебя прошу… Ну, не надобно так зримо нарушать замыслы Отца и самовольничать. Коли ты в чем не согласен, возьми и открыто о том скажи ему. Я убежден, ты так дорог ему, так любим всеми нами. Отец, безусловно, пойдет тебе на уступки, поелику ты нам слишком тяжко достался и до сих пор каждое твое действие вызывает в нас напряжение, страх за твою, бесценную, жизнь.
– Мор! Мор! – запальчиво перебил старшего брата Стынь и единожды обдал его стылым взглядом. – Я уже давно здоров. Хватит все время говорить о моей болезни, о перенапряжение… Того более нет и не будет. То все в ушедшем… Сколько в самом деле можно о хвори толковать. Разве днесь не зримо, что я в силе. Однако я спросил тебя о девочке, что с ней? Почему у Крушеца было видение? Да и вообще я не нарушаю замыслы Отца, поступаю, как он велит, хотя кое в чем и не согласен.
– Не согласен, – нежданно подал голос Опечь и тот же миг стих, так как был обдан и вовсе леденящим взглядом младшего Димурга от которого туго дернулся, будто он прожег в нем дыру.
– Не стоит негодовать на меня или Опеча, милый малецык, тебе вредно волноваться, – проронил участливо Мор, и так как лицо Стыня нежданно тягостно перекосилось в сторону, резко перевел досель блуждающий взор и вонзился в очи брата.
Мгновенно глаза старшего Димурга увеличились, и явственно проступила их темно-бурая радужная оболочка имеющая форму ромба, растянутого повдоль желтоватой склеры. Мор словно дернул на себя тело развалившегося в кресле Стыня, единожды пригасив витиеватые переливы голубого аквамарина в его венце. Еще морг и венец старшего Димурга… вернее огромное алмазное яблоко, поместившееся в навершие четырех, серебряных дуг замерцало и вовсе почти оранжевым светом. Прошло не более минуты и Мор выпустил из своих стальных, хватких объятий взора очи брата, несомненно, прощупав. Ибо как член единой с ним печищи, мог сие проделывать, вопреки мощи венца Стыня. Одновременно с тем он все также взглядом мягко притулил напряженное тело младшего Димурга к поверхности кресла, да много нежнее дополнил:
– Нужно, мой бесценный, все сказать Отцу, зачем таишься? Отец ведь вне всяких сомнений обо всем знает, просто ждет, чтобы ты сам заговорил… А по поводу Липоксая…
– Не тронь Липоксая! – Стынь не просто сказал, он почитай крикнул… Успокоенный взором старшего брата, Бог внезапно резко вспылил и тот гнев, выплеснувшись, ударил своей мощью в свод залы ноне усеянного кусками полусферических, серых облаков, стремительно набравших сияние и озаривших дотоль мрачное помещение голубым светом. – Эти бунтари из Овруча готовили его убийство. Я посылал шишиганов и они мне о том доложили. Но я не позволю, не позволю, чтобы Липоксай Ягы пострадал, абы Еси того не вынесет… Я сказал Дажбе о докладе шишиганов, а он ничего толком не может сделать. Ни защитить Липоксая, ни наладить работу лебединых дев. Девочка мне все время на них жалуется.
– Шишиганы тут не для того, чтобы следить за людьми, – все с той же степенностью в голосе продолжил толкование Мор, воочью желая его размеренностью успокоить брата. – И не стоит их вообще посылать на Землю. Я их увезу… Увезу отсюда вскоре, только Отец разрешит покинуть Млечный Путь. Заберу всех и передам их владельцу. Не понимаю почему Кали-Даруга шишиган тут оставила. Ведь знает, коль их не контролировать они вельми быстро плодятся. Итак, теперь куды не глянешь на маковке, везде шишигана увидишь… Потому мой милый не стоит отправлять их на Землю, еще просчитаешься в количестве, кого не заберешь, и они махом приживутся на планете… Знаешь же ведь, как быстро шишиганы отпочковываются.
Мор едва повел взглядом вправо и тотчас остановил его движение подле кресла Опеча, с под дна которого нежданно выплюхнувшись, степенно надулся вроде водяного небольшой бурый пузырь. Чешуйчатая поверхность коего, слегка дрогнув, энергично пошла малой рябью. Еще миг и водяной пузырь слышимо хлюпнув, выплюнул из себя маханькое существо, в длину не более человеческой ладошки, тощенькое, с худенькими ручками, ножками, обтянутое буро-серой, чешуйчатой и одновременно склизкой кожей. Огромная в сравнении с телом головешка шишигана, а это, несомненно, был он, обращала на себя внимание выступающим, узким лицом, с крупным, костлявым носом и подбородком, красными щелочками-глазками. Она своей массой не просто клонила вниз все тело существа, но и образовывала на спине высокий с макушкой горб, при ближайшем рассмотрении оказавшимся второй головой, с таким же выступающим, узким лицом, с костлявым носом, красными щелочками-глазками только повернутыми вспять основному лику. Впрочем, окромя носа и тех глаз на второй головешке шишигана ничего не зрелось, так как она купно была покрыта долгими бурыми волосами, достаточно толстыми, дотягивающимися почти до бедер, и растущих сразу с макушек двух голов. Ноги до колен и руки до локтей у существа были покрыты шерстью, только вельми короткой, создающей нечто в виде сплошного слоя.
Шишиган сдержав скорое движение собственного тела на черной глади пола (при том чуть слышно перекликнулись меж собой высоким писком его головы, вроде сообщая чего-то) разком вскочив на ноги, встревожено огляделся. Пронзительно зыркнув двумя очами одной головы на Опеча и Стыня, а двумя другими иной на едва-едва дернувшиеся черты лица Мора, да точно ожидая чего от последнего, шибко быстро сиганул вперед. В единый морг переходя на не менее бойкий бег, словно стремясь как можно скорей покинуть опасное место и укрыться в стенах залы, на ходу потешно раскачивая не только головами, но и верхней частью тела взад… вперед. Обаче так и не достигнув стены шишиган плюхнулся на брюхо, его волосы, стремительно подлетев ввысь, укрыли практически все его тощее тельце, схоронив под собой не только обе головы, но и конечности, мгновение погодя вроде как сплотившись с гладью пола. Бурое пятно доли минут воочью проступало на поверхности пола, а посем степенно растеклось по нему, сменив свой цвет на черный. Стынь допрежь молча наблюдающий за перемещением существа, легохонько вздохнул и довольно-таки ровно ответил, вероятно, отойдя от негодования:
– Кали шишиган не оставляла на маковке. Просто в свое время несколько из них убежало из ее комнаты, когда Темряй тут неудачно творил. А шишиган отправлял не я, а Мерик… и всех… всех не тревожься брат, вернул обратно, в том ему можно доверится.
– Одначе, малецык, по поводу Липоксая хочу сказать следующее, – сейчас Мор молвил авторитарным тоном, не позволяя вступать в пререкание с собой младшему и заодно стараясь смерить моментально дрогнувшие черты его лица. – Липоксай находится под ведением Дажбы… И вмешиваться столь бесцеремонно, как сделал ноне ты, нельзя. Сказать, предложить помощь – да! но ни в коем случае не выводить из строя установленных над ним лебединых дев. Ни в коем случае не осуществлять установку беса. Да и коль говорить открыто, ты его так установил, мой бесценный, что у Липоксая в ближайшее время появятся проблемы с психикой или с работой мозга.
– Да? – встревожено переспросил Стынь и недоверчиво глянул на старшего брата, тот медлительно кивнул, и легохонько улыбнулся.
– Естественно, разве ты не видишь, – дополнил Мор свою улыбку и кивок речью. – Что действие звука достаточно высокое и у Липоксая уже сейчас наблюдаются острые боли головы. Надобно, непременно, поправить, а лучше снять, так как Небо вне сомнений поймет, почему выходят из строя лебединые девы, и вновь будет высказывать Отцу, что ты нарушаешь условия уговора.
– Это несправедливо! Несправедливо! – гулко выплеснул из себя младший Димург, и резко поднявшись с кресла, отчего лежак на каковом покоились его ноги, немедля все массой приник к полу, направил свое беспокойное перемещение по залу, рассекая пространство меж старшими братьями и оставляя позадь себя черную дымку.
– Так, что? – вопросил Дажба обращаясь к старшему Димургу. – Убрать лебединых дев, раз лучицу они раздражают, а кого приставить.
Водовик Шити, Трясца-не-всипуха и Отекная только, что доложили о своем осмотре трем Богам, и, передав все еще находящуюся в обмороке девочку младшему Расу, покинули многоугольную комнату. Дажба нежно прижал расслабленное тельце Есиньки к груди и взволнованно воззрился на Першего. Он и впрямь поколь не умел справляться со своими тревогами, посему искал поддержки в старших и, похоже, чаще находил ее во властно мягком взгляде Димурга.