Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
Шрифт:
Обожествляя природу, люди племени имели множество устных сказаний, песен, в каковых сохранили предание о том, как Великий Дух спустился на Землю, прибыв из далекой звезды Болотный Утес, на самом деле являющейся Галактикой Бога Стыря.
Есислава, которая после лечения вакан, не просто выздоровела, но и получила от предков новое имя Алгома, что значит долина цветов, теперь пользовалась у людей племени особым почтением. Або не только само ее возникновение в зареве золотого дыма подле вигвама Уокэнды выглядело величественным, но и удивительно скорым было ее излечение. Выходя из вигвама Есинька, первое время садилась на тканевую подстилку подле входа и подолгу наблюдала за мананами. Кожа коих при ближайшем рассмотрении оказалась не столько красной, сколько имела различные оттенки коричневого цвета. Красной она выглядела только у Уокэнды, и то потому как шаманка натирала кожу мазью, тем самым приближая себя к ваканам и приобретая особые способности врачевателя. Все остальные члены племени имели коричневую кожу, порой даже желтовато-коричневую. Мананы были высокими, крепкими людьми, широкоплечими и очень гибкими так, что их движения напоминали девушке повадки зверей. Черные, жесткие волосы весьма долгие имелись не только у женщин, но и у мужчин. И если первые их в основном заплетали в косы, украшая мягкими, тончайшими, разноцветными полосами, вторые носили собранными на затылке в ракушку, вставляя в них перья.
Женская половина манан обряжалась в длинные бурые, серые, реже белые рубахи, а мужи носили набедренные кожаные повязки, подвернутые под пояс так, что имелись откидные половинки впереди и позади. Одначе сейчас, когда даже в их краю значимо похолодало, и сие произошло из-за катаклизма, люди племени одевали сверху широкие, распашные, кожаные аль меховые безрукавки. Кожу мананы расписывали нательной живописью, не только мужчины, но и женщины, тем самым изображая на ней символические знаки. Особенной яркостью и обилием росписи отличались тела вождей, каковые ко всему прочему как власяница носили на головах уборы, где к белой широкой полосе твореной из пуха животного пришивались цветные ленточки, а поверху украшались орлиными перьями, по грани окрашенными в красные цвета. Лишь у Уокэнды на том уборе были рога, как магический символ шамана. Крепкая кожаная обувка, похожая на поршни дарицев, называемая мокасины, порой прикрывала стопы манан, хотя большей частью они ходили босыми.
Есиславушка вмале и вовсе стала прохаживаться по поселению, без Уокэнды, чему была несомненно рада… Хотя шаманка весьма не любила как-то выделять юницы из своего племени. Грубость которая жила в ней, похоже, составляла основу и самих манан. Не то, чтобы они были жестокими людьми, но занятые простым, ежеминутным трудом просто не успевали кахаться с тем или иным членом своего племени и не важно, старик это был аль дитя. Без сомнений, мананы умели любить, целовать, ласкать, но их действия, мысли, поступки отличались от тех, к которым привыкла Еси, и потому она все время ощущала себя здесь лишней, чужой… Если не сказать чужеродной, будто ворвавшейся в другой мир, и не в состоянии не то, чтобы слиться, но даже понять сущность бытия этого племени. Юница ходила меж вигвамов, кажется, не замечаемая живущими там людьми, вроде превратившаяся в тень, внутри себя с трудом переживая произошедшую трагедию, ощущая брошенность не только Богами, но и собственным естеством, иноредь слыша болезненные стенания Крушеца в глубинах мозга.
Будучи все время одна, она почасту приходила к берегу узкой речушки, и, падая на освобожденную от рогозы землю горько плакала… не ведая как помочь себе… и тому, кто внутри нее просил помощи. Есинька рыдала не открывая рта, захлебываясь слезами и рокотанием в груди, надрывно вздрагивала ее плоть… и болью отзывалась голова.
Порой в такие моменты… моменты единой боли, испытываемой плотью и лучицей, приходили видения, где пред взором девушки возникало восьмигранное деревянное строение, обшитое гладким тесом и завершающееся невысокой шатровой кровлей с округлой маковкой со сквозным, узким отверстие в самом центре, чрез которое виделись ночные дали небес. Юница смотрела в марность тех небес и слышала глухой да единожды раскатистый отзвук сопровождаемый звяканьем колоколец, и подпевающим им мягким свистковым наигрышем… Это Крушец… с каковым, что-то случилось во время лечения вакан, не дождавшись помощи от Богов, днесь просил ее у плоти. Изредка Еси наполнялась теплотой… благодатью от тех видений и точно рывками ощущала обок себя мановение рук с голубой кожей… трепетных перст и мягких поцелуев и тотчас слышала ломанный, слабый стон Крушеца взывающего к Отцу. Пытаясь провести обряд, о котором просил ее Крушец, Есислава замирала в определенной позе, лишь подчиняясь указаниям плывущим непосредственно в ее голове. Она усаживалась на землю, сгибала в коленях ноги так, что ступни слегка касались друг друга, сверху укладывая на них руки и сомкнув очи, отрешалась от жизни… Таким образом, отдаваясь во власть Крушеца… Крушеца который должен был связаться с Родителем и сообщить о происходящим с ним. Обаче, то ли щит установленный Асилом был так мощен, то ли все же с лучицей и впрямь происходило неладное, зов вроде расплывался по поверхности того невидимого навеса. Те неудачи высасывали силы не только из Крушеца, отчего он болезненно вскрикивая, надолго недвижно замирал, но и из самой плоти так, что девушка теряла сознание или лежала на брегу реки не имея возможности даже шевельнуть отекшими от боли конечностями. За эти, как подсчитала Есислава, четыре недели пребывания у манан она стала не только слышать Крушеца, но и ощущать, что внутри нее живет нечто… нечто более мощное… сильное и ноне охваченное жаром.
Глава сороковая
Однажды поутру, когда четвертая неделя, такая же томительно-болезненная подошла к концу, Есиславу разбудила Уокэнда. Вельми грубо, впрочем, как и всегда, толкнув ее в плечо… в то самое которое у юницы было выбито, и инолды… еще ныло.
– Алгома вставайте вас ждут наши вожди Викэса и Мэкья, – молвила недовольно шаманка, одевая себе на голову рогатый убор, символ власти.
Уокэнда не имела семьи… пока… Она, будучи шаманкой, обладала преимуществом средь иных женщин своего племени в выборе спутника жизни. Однако поколь, по неведомой причине, так и не обзавелась семьей, хотя казалась и не больно молодой.
– Не называй меня этим именем, – резко отозвалась девушка, медлительно поднимаясь с подстилки, что теперь лежала впритык к стенке вигвама. Есинька нарочно отодвинула ее туда, чтобы стать, как можно дальше от костра и неприятной для нее шаманки, почасту на нее пристально глазеющей во тьме ночи. – Я тебе уже говорила. Я Есислава и вашим традициям подчиняться не буду… Я тут временно… временно.
– Ничего не бывает временным, – сухо протянула Уокэнда, оправляя книзу рубаху, как, наконец, разобрала юница, величаемая мананами туникой. – Раз Великий Дух принес вас к моему вигваму. Раз ваканы вас излечили и даровали такое почетное имя, Алгома. Значит, все это свершилось по установленному замыслу божественной силы природы и самого Единственного Духа.
Есиславушка уже поднявшись, торопливо вышла из вигвама, куда вход почитай никогда не закрывался, ибо ее весьма раздражала речь шаманки. В ней было столько лишних, не имеющих смысла и значения слов, и посему сама молвь теряла не только ясность, но и разумность излагаемого.
Голубой небосвод, ноне уже голубой, чуть зримо озарился лучами восходящего солнца, а в долине как было часточко по утрам по пологим, низким взгорьям уже неспешно полз серо-дымчатый туман. Он, кажется, не проникал в глубины леса или подымающихся трав, а стелился ровной полстиной испарений по навершиям, как первых, так и вторых, изредка порывисто трепыхая своими плавными, зыбучими контурами. С восходом солнца степенно оседая все ниже и ниже, прижимаясь… впитываясь в саму оземь. Сие, как полагали мананы, Великий Дух даровал их краю небесное покрывало, оградившее от гибели, понеже куски погибшего спутника довольно-таки серьезно испещрив этот континент, никоим образом ни задели, ни попали, ни навредили, ни самой лощине, ни взгорьям окружающим ее.
Есислава и Уокэнда направились к центру селения, где был сооружен большой костер, огороженный по коло мощными каменьями и зажигаемый в особый день самого жаркого месяца. В праздник, что назывался Солнечный Пляс и ритуальным обрядом отмечался раз в лето, в честь самого светила и людей, близких к нему, дарующих своими действиями защиту и жизнь селению. Подле того костра был собран низкий деревянный настил, устланный, как и все принадлежащее мананам, тканевыми подстилками, на котором и восседали три вождя: Викэса, Мэкья и Уокэнда решающие те или иные вопросы своего племени. Из рассказов Уокэнды, так как за все время нахождения в долине, Есинька толковала с ней одной, земли окрест Семи Холмов были населены и другими племенами, большей частью с каковыми мананы мирно соседствовали, одначе, средь них встречались и те, каковые любили войны и жили в основном грабительством и трудом взятых в плен людей.
Нынче с утра, несмотря на стелющийся туман, лениво опускающийся к земле, мананы всем селением собрались подле костра. Как и дотоль они опустились на оземь, в ожидании прихода вождей. Есислава подойдя к возвышению присела на слегка склоненную травушку, буйно, как и все, что окружало манан, росшую подле них. Уокэнда меж тем гордо неся свою голову, с возложенным на нее рогатым убором, взошла на возвышению и поместилась по правую его сторону. Явившиеся следом Викэса соответственно занял центральное место, ибо ноне шло мирное время, и он считался главой поселения, а Мэкья воссел слева от него. Оба вождя уже вельми пожившие, в отличие от шаманки имели семьи, детей и даже внуков.
Викэса, как старший, медленно вздел руку вверх и плавно ею взмахнув, тем самым призвав к вниманию людей, пришедших к костру, принялся неторопливо сказывать:
– Дитюхь новата намадика витсис…
Есинька, конечно, не понимала о чем толкует вождь, потому опустив голову воззрилась на колеблющийся отросток травинки, поймавший на свою остроносую макушку каплю росинки, упавшую со стелющегося в вышине над лощиной тумана, и под той тяжестью закачавшейся вниз… вверх.
– Алгома! – грубо перебивая наблюдение за покачивающейся травинкой, молвила Уокэнда. Однако девушка как всегда не отреагировала на новое имя, – Есислава! – много жестче дыхнула шаманка. – Вождь Викэса говорит о том, что в ночи, как великое чудо ему приснился Единственно Великий Дух и повелел выдать вас за младшего из его сынов Омонэква, чье имя значит перо облака, с которым вы сольетесь в близости и родите сынов и дочерей.