Коло Жизни. Бесперечь. Том второй
Шрифт:
Молодая женщина медленно поднялась с комка облаков, и, шагнув к чертям, остановилась подле них. И тогда Керечун, оно как считался более старшим чертом, протянул в сторону ее головы трехпалую, левую руку с вытянуто-долгими перстами завершающимися вороночными полостями и прикоснулся к коже лба… Словно высасывая с под него все знания о внешнем облике столь бесценного, драгоценного, любезного для всех Зиждителей, Родителя и живых существ юного божества Крушеца.
Эпилог
Легко и быстро я преодолел разделяющую землю и парящую над планетой Земля бело-серую, плотную, газовую оболочку, и вырвался в небосвод. Я достиг атмосферы и того дивного радужного
Я хотел… Жаждал, чтобы вы спасли плоть и даровали ей жизнь. Я был просто уверен, в том, что она могла… еще могла пожить… и мной владела досада на вас всех… вас Богов и тебя Родитель. Черная зала маковки с зеркальными стенами она хранила в себе образ моего любимого Отца, расставание с которым было для меня не выносимо тягостным и каждый раз давалось с таким трудом.
Я всегда знал, обладая особыми знаниями, что мне нужно время, абы оказаться сызнова обок с Отцом, с братьями. А для того необходима была новая плоть… та самая плоть… мозг… впитав который я смог бы приблизиться к обретению самого себя… себя Крушеца – Господа, Зиждителя, Бога.
И посему я направил собственный полет, в ожидании распоряжения на вселение, поколь вдоль окоема газовой оболочки Земли, наблюдая подле себя и вовсе ставшие крошечными движущиеся рдяно-золотые искры, оные люди по нелепости, аль вернее в силу собственного скудомыслия называли душами, на самом деле бывшие источниками хода жизни человеческого мозга.
Вначале моего скорого полета я лицезрел, как мне кажется, одни искры, но погодя, очевидно, присмотревшись, приметил и другие… Несомненно, меньшие по размеру, чем искры, те крупинки, также свершали коловращательное движение. Однако это были не только малые в сравнение с искрами объекты, но и вовсе слабо горящие. Не столько потухшие, сколько точно насыщенные иной составной, газо-пылевого вещества, а потому сияние их казалось приглушенным, неясным, то блекло-голубым, то мрачно-красным, то молочно-серебристым, то бурым. Впрочем, с тем отчетливо на поверхности их тел, схожих с видом планет, я видел многообразие борозд, рытвин, вспученностей, выемок, аль как сказали бы люди, составляющие грани моего естества, это проступали кратеры вулканов, скалы, каньоны, русла рек, узбои текущей лавы, ровные возвышенности, низменности, утесистые горные гряды.
Сие было вельми занимательное познавание… Как и ясное понимание того, что степенно двигаясь по кругу, я смог втянутый в себя мозг последней плоти распределить в собственном естестве. Так, что ноне я не только значимо вытянул свое дотоль скомковатое, смаглое, пылающее тело, но и образовал выступ в виде округлой головы и долгий хвост, а остаток впитанного истратил на создание пусть и зачаточных, но двух конечностей на туловище, будущих моих рук… Конечно, было слишком мало накоплений, в основе второй плоти, столь надобных для моего роста, но мне показалось, я достаточно рационально распределил и те запасенные крохи.
Значительно вырос… Я вырос, впитав, переварив в себе сущность Еси. Ее чувства, переживания, боли, тревоги. Все собранное и осмысленное таким бесценным для меня мозгом, при том, одначе, сохранив целостность ее, как личности.
Я свершил еще один оборот вкруг Земли, теперь придавая быстроты себе зачатками колыхающихся будущих рук, ощущая на кончике моего хвоста прицепившуюся плотным комком хоть и малую, но дюже противную золотую, волокнистую пушинку. Это было похожее на пух осокори тонкое, рыхлое и упругое вещество, где махунечкие волоски собранные меж собой несли на остриях радужно переливающиеся крупинки. Я было пожелал скинуть с себя ту пушинку (вернее будет сказать, приставленный Родителем нимб, передающий о моем состоянии прямо на него всю информацию, ибо оставался дюже на Него сердитым) и с тем резко крутнулся вправо… влево… вверх… вниз. Но нимб был цепко ко мне прилеплен, а я нежданно попал в огромное густое облако, испещренное всевозможными цветовыми лучами света.
По первому меня точно оглушило и сдержало движение внутри него так, что я повис в тех облачных глубинах не в силах шелохнуться, подобно сызнова захворавшему аль лишенному сил. А после, так как сутью моей были знания, принялся внимательно все оглядывать.
Из глубин широкого почти ярко-желтого рукава, подымающегося с поверхности Земли, узрел я, как выкинуло в густоту того облака, почти к моему телу, точь-в-точь напоминающую Солнечную, систему, только совсем крошечную, особенно в сравнение со мной. Объятая по коло сферическим полупрозрачным веществом система, на вроде яйца, замыкала в себе в черном мареве: газы, пыль, мелкие частицы, более весомые болиды, метеориты, блекло-голубые, мрачно-красные, молочно-серебристые, бурые крохи– планет, кружащиеся вкруг рдяно-золотой искры поместившийся в центре. Планеты, которые по мере удаления от своей искры набирали в размерах, а посему зрелись их изъеденные рытвинами, углублениями, вспученностями, шишками поверхности.
Внезапно луч света, наполняющий плотность самого облака, резко вдарил в центр той системы, так как бил в меня Родитель, стараясь выправить сбившиеся коды в естестве. Поток голубого света единождым махом расчленил окружающее систему вещество и словно прицепил к своему острию две получившиеся расколотые половинки яйца да все еще вращающееся подле его стен марево газа, пыли, мелких частиц, болидов, метеоритов, астероидов. Сама структура связывающая звезду-искру и планеты также при ударе распалась. И рдяно-золотая искра, энергично дернувшись, выскочила из удерживающих ее допрежь связей. Более не чем не сдерживаемая, она, сорвавшись с места, понеслась из глубин облака в направлении таких же звезд-искр витающих в мироколице над Землей.
Еще может морг и, оставшиеся без своей праматери, планеты также порывчато дрогнув, и с тем сойдя с прописанных для них орбит, умчались вслед за искрой. Однако были и те, что замешкались, иль вроде как прицепились за темное марево газа и пыли. И тогда луч рывком подкинул ввысь остатки замкнутого в системе вещества, как и ее саму. Широкая полая труба, со стальными переливами света, нависающая над самим облаком и уводящая из атмосферы в космическое пространство, а далее, как я ведал, соединяющаяся с установленным подле чревоточины мощным накопителем, величаемым Навь, чуть слышно издала тугой звук всасывания. И внутрь ее безбрежных глубин влетела и сама расколотая система, и прицепившиеся обок нее несколько планет. Вслед той, что я наблюдал, в трубу уносились все новые и новые, расчлененные системы с марно-фиолетовыми останками некогда чего-то единого: газа, пыли, мелких частиц, болидов, метеоритов, астероидов. Обаче, порой туда затягивало и вовсе синие потухшие яйцевидные структуры, поступающие с Земли по ярко-желтому рукаву, которые в отличие от виденных мною раньше не сияли. Эти мрачно-темные системы казались потухшим куском камня, с изрытой поверхностью так, что луч даже не разбивая их, срыву и сразу отправлял в трубу и в Навь.
Зачарованно и долго я наблюдал за тем, как раскалывались системы и, несомненно, рождались новые искры движения, те самые крохи-планеты, только теперь не обладающие таким ярким свечением, такой искрометностью, живостью и вероятно неповторимостью. Это были уже новые формы хода, течения, полета, каковые вселившись в человеческий мозг даровали такие качества, как хитрость, изворотливость, алчность, властолюбие. Они несли в себе уже отрицательные мысли, желания и как итог поступки, оные люди ассоциировали со злом… Злом, кое сами же и плодили.