Колода предзнаменования

Эрман Кристина

Это и наказанием толком нельзя назвать, поняла Мэй. Джастина, как обычно, наградили за его проступки, в то время как ее вот-вот выпотрошат за них.

Она посмотрела в глаза матери, ожидая, когда та обрушит на нее топор.

– Ох, Мэй… – Лицо Августы было так похоже на ее собственное, однако Мэй не могла его прочесть; Августа научилась скрывать свои эмоции задолго до рождения дочери. – Будущее этого города очень долго лежало на моих плечах. Скоро оно будет возложено на твои плечи, и я должна знать, что ты способна нести эту ношу.

Мэй услышала нотки сомнения в ее словах.

Это недоверие всегда было камнем преткновения между ними, потому что Мэй никогда не становилась первым выбором Августы, и они обе этого не забудут.

– Я способна, – устало ответила она.

– Ты не говорила, что можешь противостоять моей силе. – Фраза прозвучала тихо, опасно. – Почему?

Мэй замешкалась. У нее было столько причин хранить свою способность в секрете, но она боялась произносить их вслух.

– Я сомневалась, что смогу, – наконец выпалила она. – Вайолет была… проверкой. После всего произошедшего я не знала, как ты отреагируешь на новость, что я помогла ей.

Это была наглая ложь. Она знала, что Августа плохо отреагирует на ее поступок, ведь он значил, что Мэй – угроза для нее. А она всю жизнь наблюдала за тем, как мать расправлялась с угрозами. И без того казалось, что любое ее действие будет подвергнуто тщательному изучению и наказанию, и Мэй не хотелось давать Августе еще больше причин присматриваться к ней.

У нее зачесались ладони, и она в который раз подумала, что Августа не должна узнать, что она изменила будущее, – или о секрете, скрывавшемся под морем остальных, в ранах на руках, которые уже давно поблекли.

– Я беспокоюсь о тебе, Мэй. Ты зациклилась на Харпер и гнили, которую, по твоим словам, видела в лесу, а должна сосредоточиться на патруле и минимизации ущерба после Церкви Четверки Богов.

– В смысле «по моим словам»? – живот Мэй скрутило от дурного предчувствия.

– Я отправила помощников на указанное вами с Джастином место. Там не было никаких следов того, что вы якобы видели.

– У меня есть фотографии…

– Довольно. – Голос Августы не терпел возражений. – Мне нужно время, чтобы придумать соответствующее наказание за твой обман. Пока что я хочу, чтобы ты просто следовала приказам. Ходи на патруль. Никаких побочных миссий… и никаких вопросов. Ясно?

Слово камнем застряло в горле Мэй.

– Ясно.

Вернувшись в спальню, она плюхнулась на белоснежное одеяло и испустила сдавленный крик в подушку.

– Ты совсем одна, – прошептала Мэй, сворачиваясь клубком на кровати. Ей претило то, насколько жалко и правдиво звучали эти слова.

Как бы она ни пыталась быть идеальной дочерью для Августы, ничего не получалось. Ей никогда не сделать свою мать счастливой.

А значит, и защищать больше нечего. Нечего терять.

В голове Мэй загорелась идея и, шмыгнув носом, она перевернулась на бок.

Затем встала с кровати, выдвинула нижний ящик комода и убрала потайное дно. После ухода отца Августа избавилась от всех следов его присутствия в доме. В небольшой коробочке, спрятанной в комоде, хранились вещицы, которые Мэй удалось спасти от зачистки матери.

Фотографии –

отец не любил фотографироваться, но Мэй сделала пару снимков его светлых волос и очков в тонкой оправе. Тяжелые серебряные часы. Сложенная фланелевая рубашка; залежалая, хотя Мэй казалось, что она по-прежнему немного пахла отцом – то есть виски и дубом.

И выведенный ручкой на пожелтевшем клочке бумаги номер телефона.

Отец вложил его ей в руку в день своего ухода, и Мэй хранила бумажку все эти годы, ожидая, когда же он свяжется с ней.

Но она устала ждать.

Мэй взяла мобильный и набрала номер.

5

За последние несколько месяцев у Вайолет кардинально поменялась жизнь, но одно осталось неизменным: игра на пианино стабильно приносила ей утешение. Она работала над композицией, которая превращалась из экспериментальных гамм и аккордов в поначалу топорную сонату. Независимо от того, получалось ли у нее, ей все равно нравился сам процесс. Сочиняя музыку, она, так сказать, развивала свои мышцы пианиста, и было что-то невероятно самоутверждающее в создании того, что принадлежало только ей.

Отвлечение шло ей на пользу. Вайолет не хотела думать о предложенном Айзеком плане… или о том, как быстро она его отвергла. Она сыграла до-диез минор, наслаждаясь тем, как звук звонко раскатился по комнате, и небрежно добавила к аккорду гармонию левой рукой.

– Все еще работаешь над своей новой композицией? – нерешительно поинтересовалась ее мама. – Звучит… интересно.

Вайолет фыркнула и обернулась. Позади нее стояла Джунипер Сондерс в своих очках для чтения и с выражением легкого замешательства на лице.

– Иными словами, звучит ужасно.

– Ни в коем случае!

– Ты слишком активно возражаешь. – Вайолет вскинула бровь. Сзади матери показался Орфей, дергая ушками. Она могла поклясться, что на морде серого полосатого кота читалось облегчение от того, что ее музыка, наконец, затихла. – Все нормально. Ты не обязана подбадривать меня, когда я лажаю… Я знаю, что мои волосы тоже не вызвали у тебя восторга.

– Во-первых, я твоя мать, так что буду поддерживать все твои покраски и музыкальные начинания. По крайней мере, ты не бегаешь по лесу и не подвергаешь себя смертельной опасности, – сухо ответила Джунипер. – И хочу напомнить, что тебе всего семнадцать, и учиться писать музыку – это немалый подвиг. Само собой, что ты не достигнешь совершенства за одну ночь.

Вайолет медленно, но уверенно привыкала к этой новой версии своей матери, которая хотела проводить время в компании дочери, а не избегала ее, и явно настроилась сделать из них семью из двух человек. В этом тоже не достигнуть совершенства за одну ночь, но зато они старались.

– Наверное, ты права. Просто… меня это бесит. Было бы круто, если бы у меня сразу все получилось.

Джунипер вздохнула и взяла на руки Орфея, поглаживая его между подрагивающими ушками.

– Жизнь так не работает. – Ее брови сошлись на переносице, и она показала на диван. – Присядешь? Нам нужно кое-что обсудить.