Колодец Единорога
Шрифт:
Легко представить себе, — карренские Воеводы не пришли в особый восторг, когда Эйрар возвратился и выяснилось, что он самолично переменил весь план похода. Но Рогей по-прежнему не давал знать о себе, к тому же шел дождь, и опытные полководцы видели, какой страшной усталостью отзывалось в людях короткое напряжение боя. Нахохлившиеся воины хмурились и были больше похожи не на победителей, а на побежденных.
На дороге оставили несколько человек — дать знать разведчикам-хестингарцам, когда те возвратятся. Кое-как отряд взобрался по круче и спустился в долину. Не без труда развели
20. Белоречье. Спор с Дезерионом
— Давайте-ка сюда этого ублюдка-дезериона! — потребовал Плейандер после ужина. — Поболтаем с ним на сладкое!
Эйрар хотел возразить, полагая неблагородным поступать таким образом со сдавшимся врагом. Но Эвадне захлопала в ладоши, Мелибоэ усмехнулся в бороду, а Эрб сказал:
— Может, вытянем из него что-нибудь полезное.
И вот приведенный дезерион стоял перед ними в свете костра — крючконосый и невысокий, но отменно сложенный, как почти все знатные валькинги. Дождь лился на его непокрытую курчавую голову. Тем не менее, черноволосый дезерион держался с достоинством, даже вызывающе. Плейандер смерил его взглядом.
— «А-пакс, а-пакс!» — передразнил он валькинговский боевой клич. — Уж то-то радости будет в Бриелле, когда ты вернешься туда и похвастаешься, какие славные дела совершил. Что, весело командовать децией, а?
Дезерион не ответил.
— Молчишь? — продолжал Плейандер. — Не по вкусу наше веселье? Ладно, шутки в сторону. Куда вы шли — в Наарос? И сколько солдат в форте Вороньей Башни?
Дезерион молчал по-прежнему, и Звездный Воевода прищурился:
— Учти — жизнь и свобода зависят от твоей разговорчивости. Будешь молчать, щенок, — пеняй на себя.
Дезерион пожал плечами, как бы желая сказать, что свобода или несвобода, жизнь или смерть от руки врага — ему было едино.
— Можешь убить и меня, и тех троих, — сказал он наконец. — Всех валькингов тебе все равно не перерезать. А кроме того, не тебе я сдавался, не тебе меня и допрашивать.
Плейандер дернулся встать, но Эйрар опередил его, сказав:
— Это я взял тебя в плен. Как твое имя?
— Люронн Младший из Аннэ в Восточной Ласии, дезерион Двенадцатой.
Двенадцатая была новой, только что сформированной терцией.
— Ты — пленник и можешь быть продан, как последний миктонец. Так много ли солдат в форте Вороньей Башни?
Дезерион наморщил лоб, мучительно соображая. Потом ответил:
— Этого я сказать не могу. Это противоречило бы моей воинской присяге.
Эйрар растерянно смолк: ему не хотелось ни грозить, ни издеваться, подобно Плейандеру. Эвадне насмешливо фыркнула, но тут поднял седую голову волшебник Мелибоэ:
— Ты неправ, — сказал он дезериону. — Я знаю эту присягу. Ты клялся верно служить своей державе. Но как, хотел бы я знать, ты собираешься ей служить, если тебя убьют? Право слово, это измена. Не говоря уж о том, что за тобой — еще трое. Живи я по-прежнему в Бриелле, я не задумываясь привлек бы тебя за это к суду!
— Нет, я прав, — упрямо ответил Люронн. — У меня строгий приказ: держать в тайне численность наших армий и где они расположены. Нарушить его — вот это в самом деле будет измена. Тем более, что я вижу здесь всем известных изменников-дейлкарлов…
Теперь уже у Эйрара повисли на языке яростные слова, а смуглолицый Плейандер взирал на него с насмешкой. Но Мелибоэ поднял руку, призывая к молчанию, и спокойно спросил:
— Кому же они изменили?
— Как кому? Графу Вальку, именем императора правителю этой страны.
Волшебник поерзал на месте, устраиваясь поудобнее и прикрываясь от дождя.
— Но разве наш высший долг — перед Вальком? Разве у нас нет долга перед Богом и Его Храмом? А также перед нашими душами, которые суть отражения Господа? Я надеюсь, тебе известно, что вот это твое чудесное молодое тело — кстати, столь близкое к разрушению — общается с Вечностью через посредство души?.. С какой же стати ты именуешь этих дейлкарлов изменниками только за то, что они следуют зову своих душ, а не приказам из Бриеллы? И сам ради этих приказов — или как ты их понимаешь — посягаешь разлучить свою душу и тело. У тебя что, иного долга нет, кроме как перед графом?
Люронн, казалось, собирался почесать затылок, однако раздумал.
— Насчет души… — выговорил он медленно. — Вообще-то покамест я ни одной не видал, но коли священник говорит, что она у меня есть, значит — в самом деле есть. Но вот что я доподлинно знаю: чтобы этой самой душе не пропасть, сперва разузнай, чем дышит твой народ — и старайся думать и поступать в согласии с общей волей. Видишь ли, господин мудрец, человек не живет сам по себе, сам по себе он — овца, отбившаяся от стада… или разбойник, объявленный вне закона, которого всякий волен убить.
— И, соответственно, каждый, точно овца в стаде, должен выполнять приказы ближайшей пастушьей собаки? — рассудительно вставил Плейандер. — Так, что ли?
— Нет, не так, — серьезно ответил дезерион. — Однако чего вы хотите? Чтобы любой мог сказать: «Моя душа велела мне присвоить твое имущество, пока ты был в походе»? На самом деле так не бывает потому, что большинство народа этого не желает. Люди хотят надежности и спокойствия, и наша власть им это дает. А кто против — те на самом деле просто хотят все брать силой, попирая закон!
…Эйрар с некоторым ужасом слушал речи Люронна, не в силах отделаться от мысли, что все это произносил человек, стоявший буквально у края могилы; но притом доводы дезериона казались ему безупречными, — он готов был согласиться поистине с каждым его словом…
Впрочем, Мелибоэ улыбался по-прежнему:
— Ты отличный спорщик и неплохой философ, — сказал он. — Сразу видать выучку лицея Аннэ. Позволь только задать тебе еще вопрос: а кто, собственно, определяет эту самую общую волю народа? Ты же вот, например, не станешь обходить всех поголовно и спрашивать мнение по каждому случаю, когда надо что-то предпринять сообща?