Колодец Единорога
Шрифт:
— Клянусь Кубком Войны, — прозвенел его голос, — что не сложу оружия, пока Дейларна не станет столь же свободной, как Ос Эригу… — он запнулся на миг и с некоторым изумлением услышал из собственных уст: — Клянусь также, что не полюблю и не пойду под венец ни с одной женщиной, кроме Аргиры, принцессы из Стассии… хотя бы весь мир лежал между нами!
Поднялся крик, со всех сторон к нему потянулись руки с кубками, но все голоса покрыл раскатистый хохот герцога Микалегона. Принц Аурарий скривился в мерзкой ухмылке. Плейандер надул губы совсем по-мальчишески, а мрачный Эвименес отшатнулся так, что опрокинулось кресло, он приподнялся, опершись на стол кулаком, злые глаза глядели пристально. Волшебник
— Хорошо сказано, — похвалил Эйрара шрамолицый сосед, а кто-то из воинов Ос Эригу уже клялся не есть ничего, кроме вяленой трески, покуда не скормит рыбам дезериона. Длинный зал словно бы плыл и покачивался среди общего гвалта — Кубок Войны обходил его по кругу, обеты звучали один за другим, но Эйрар Эльварсон почти не слушал, мучительно размышляя: «А правильно ли я поступил?..»
…На деле осада началась на следующий день, рано утром, когда люди в крепости только-только просыпались, раздражительные и с тяжелыми головами после выпитого накануне. Скала Ос Эригу была продолжением самого западного отрога Железных Гор, и оттуда, из сосновых лесов, к подъемному мосту замка вела извилистая дорога. И вот, едва забрезжил рассвет, человек, обладавший зрением Эйрара, мог бы различить на этой дороге сквозь мелкий весенний дождик алый треугольник Бриеллы, колебавшийся на походном древке. А кто-нибудь, наделенный столь же острым слухом, расслышал бы вдалеке сквозь туман тонкое пение воинских флейт. Это шли терциарии.
— Ну и что они намерены делать? — проворчал Микалегон. — Прыгать через пролет?..
Нет, конечно, у них на уме было кое-что поумнее. Эйрар рассмотрел сквозь занавес дождя, как тусклый металлический блеск опоясал ближнюю гору. По дороге спускалась вереница повозок, влекомых лошадьми, мулами и волами; в повозках сидели рабочие — миктонцы и местные крестьяне, насильно согнанные на работу. Возле моста повозки остановились. Рабочие спрыгнули наземь и принялись выгружать на скалы поклажу — деревья, срубленные в лесу, глыбы камня и глины. Не требовалось великого ума, чтобы понять вражеский замысел: они собирались навести свой собственный мост через перешеек и таким образом достичь замка, подобраться к которому иным путем было невозможно. И они были покамест вне досягаемости метательных машин, стоявших на стенах.
Вожди собрались на совет; следовало обсудить создавшееся положение и обдумать ответный удар.
— Надо устроить быструю вылазку на лодках, — предложил Микалегон, — и подрубить еще несколько пролетов моста. Добавим им работы!
— Пожалуй, — согласился Альсандер. — Когда начинаешь войну, всегда первым долгом нужна хоть маленькая, но победа, чтобы устрашить врагов и заставить их усомниться в себе.
— Ну нет, — сказал Плейандер. — Если барон Катинэ — толковый военачальник, а у меня есть основания полагать, что дело обстоит именно так, — он наверняка предвидит возможность подобного маневра; он наверняка держит наготове лучников и баллисты и еще горшки с горячей смолой, чтобы отбить охоту у всякого, кто покусится на мост — особенно ночью. Какая победа, Альсандер? Они же перестреляют нас, как цыплят!
Злой и мрачный с похмелья, герцог начал было кричать, что не потерпит в своем замке никаких советчиков и указчиков — но затем сдался. Было решено разослать боевой призыв Кольца по Железным Горам и всему Корошу: тамошние рудокопы испокон веку были большими друзьями герцога Микалегона и всего его рода. Их не будут призывать к открытому восстанию — нет, пускай снаряжают маленькие отряды и теребят в горах валькинговские обозы; перспектива пограбить, вероятно, придаст им еще больше решительности (мысль принадлежала Альсандеру).
— Не вижу, кто бы мог справиться с этим лучше Рогея, он дерзок и быстр, — сказал Эйрар. — И вдобавок его лично знают все предводители, носящие Железное Кольцо.
Карренским Воеводам не слишком понравилось его предложение:
— Ты что, позабыл уже, какую свинью он подложил нам в Шелланде? — Но герцог рявкнул на них и велел заткнуться, и они не стали ни огрызаться, ни спорить: пускай командует сам, да сам и расхлебывает.
Мариоланский горец охотно взялся за дело, лишь попросил, чтобы его высадили на берег подальше к северу, в каком-нибудь укромном местечке.
— Может быть, в Медвежьем фиорде? — предложил шрамолицый капитан, что сидел рядом с Эйраром на пиру, но тут у Эвадне вырвался смешок, и герцог, побагровев, осыпал капитана ужасающей бранью, так что бедняга, казалось, готов был откусить себе язык. На этом совет вождей завершился.
Карренка не обратилась к Эйрару ни словом, и он это заметил. Он побродил немного возле покоев, отведенных имперским наследницам, но, памятуя о своем вчерашнем поступке, так и не решился постучать и спросить принцессу Аргиру. Оставалось надеяться лишь на случай, который ненароком сведет его с ней и даст ему возможность объясниться. Он даже придумал замечательную, с его точки зрения, речь в свое оправдание. Напрасный труд — принцесса не появилась. Зато появился шрамолицый. Он подошел к Эйрару и пожал ему руку, назвавшись Поэ:
— …или, что правильнее, Поэ Глупец, ведь теперь государь наш и вождь нипочем меня не простит…
— Почему? — спросил Эйрар больше из вежливости, косясь в сторону двери, из которой в любой миг могла выйти Аргира.
— Оговорка, друг, несчастная оговорка, — вздохнул Поэ. — У нас на Эригу порою достаточно оговорки, чтобы все мечты рассыпались прахом. Да, другой бы, пожалуй, вызвал меня на поединок, а старый герцог — тот попросту выставил бы за ворота. Но не таков Микалегон; он хитер — станет меня доводить, пока я не покину Братство по собственной воле…
— Только за то, что ты упомянул Медвежий фиорд? Да неужели же подобная мелочь…
— Мелочь! Если бы ты только знал, что за нею стоит!.. — Теперь уже Поэ тревожно оглядывался — не подслушивает ли кто. — Дело было почти четыре года назад: нашему государю и предводителю взбрело в голову отправиться на несколько дней порыбачить на маленькой палубной лодке вдвоем с одним уроженцем Короша, не помню точно, как его звали — кажется, Партен или вроде того. Сказано — сделано; вошли они в фиорд, и дул такой славный попутный бриз, и Партен сидел у руля. И вот тут нашему герцогу попался на глаза роскошный медведь, переплывавший с одного берега на другой. Он и возьми в голову, что зверь неплохо смотрелся бы во дворе крепости, если бы исхитриться взять его живьем. Взял он моточек крепкой веревки и велел спутнику править прямо к медведю. Накинул тому петлю на шею… да вот беда, придушить, чтобы не рыпался, не сумел, лишь обозлил. А медведь, не будь дурак, подплыл к лодочке сзади, зацепил когтями корму да и взобрался на борт — его милость, говорят, и ахнуть не успел.
На беду, герцог не взял с собою меча, лишь острогу-трезубец, и этой острогой его товарищ ткнул чудовище, когда оно влезало на борт. Тут уж медведь вконец рассвирепел — и ну гоняться вокруг мачты за ними обоими. Что тут было!.. Румпель болтается, парус хлопает!.. Полных три раза обежали они лодку кругом, а потом государев спутник — он, понимаешь, пощуплее был да попроворней — живенько распахнул люк, и они юркнули туда вдвоем, чуть не вниз головами, и успели, по счастью, запереться, пока зверюга раздумывал, лезть за ними или не лезть. Ну и что дальше? Медведь себе расположился на палубе и нипочем не желал уходить, а они сидели внизу, точно два арестанта, а лодку носило по воле волн туда и сюда.