Колодец и бабочка
Шрифт:
– Господи, – сказал Бабкин. – И вот эта шняга продается миллионными тиражами?
– Миллионными тиражами сейчас ничего не продается. Но Яровая очень популярна. Регулярно появляется в телевизоре, ее любят звать на всякие шоу, где обсуждаются матери, бросившие детей, или отец семейства, который ушел к однокласснице дочери. У нее отличная биография, этим отчасти и обеспечивается ее успех. К тому же ее много экранизируют.
Бабкин объехал сломавшийся автобус и плавно встроился в ряд.
– Какая связь между биографией и успехом? Мы же говорим о художественных
Макар длинно присвистнул.
– Ну чего? – хмуро спросил Сергей.
– Твоя культурная неискушенность даже мила. Погугли на досуге писателя Ежи Косинского. Которого с треском вышибли из интеллектуальной писательской элиты США, когда выяснилось, что он сильно драматизировал свое жизнеописание. Серёга, тексты и их творцы идут в неразрывной связке. К любой написанной истории должен прилагаться миф о ее создателе. Поэтому писатели изо всех сил беллетризируют свои биографии. Делают литературу из корявенького материала собственной жизни.
– И какой материал у Яровой?
– Ее вручили публике под соусом «Женщина, которая с самых низов шла к своей мечте». Трудилась учительницей русского и литературы, репетиторствовала, но в какой-то момент осознала, что не может больше так жить, и продала единственную собственность – квартиру родителей, доставшуюся в наследство. На вырученные деньги отправилась покорять горы. В итоге поднялась на Эверест, а по возвращении написала свою первую книгу. Успех был такой, что с ней заключили контракт на следующие три. С тех пор у нее стабильно раз в четыре месяца выходит книжка.
– Подожди-подожди… – Они встали на светофоре, и Бабкин повернулся к Макару. – Какая связь между покорением горы и той историей, которую ты мне рассказал, про свекровь и невестку? Она же не на Эвересте ее услышала, в очереди на подъем?
Илюшин снисходительно похлопал его по плечу:
– Ты. Рассуждаешь. Логически.
– Нет, ну объясни.
– Биография Яровой – крючок, цепляющий читателя. Необходимо дотащить его до текста. Заставить купить книжку, а там уже начнут работать другие крючки. Но, между прочим, Яровая действительно поднялась на Эверест и побывала везде, где говорит. Полно свидетелей и фотографий.
Первое, что поразило Сергея, – это возраст участников. В аудитории перед Яровой сидели натуральные школьники. На их фоне покойный Габричевский смотрелся аксакалом.
«Это что за котята?»
Ближайшая к нему девочка широко улыбнулась и высунула язык. Из него торчала малиновая серьга, похожая на маленький чупа-чупс.
Илюшин пошел к Яровой, а Бабкин сел и огляделся.
Пожалуй, эти малютки были старше, чем ему показалось. Лет двадцати, двадцати трех… Однако никто из них не выглядел взрослым. Сергей посматривал на них, пытаясь понять, отчего принял их за школьников. Из-за синих волос? Татуировок? Ободков с кошачьими ушками? Мордашки у них были детские, вот что. Глазки ясные, беззаботные.
Присмотревшись, он понял, что котят всего пятеро. Как и положено малышам, они шумели больше всех, ползали, суетились и постоянно
За ними молча воздвигалась вторая колонна учеников.
В глубине души Сергей полагал, что писатели должны быть если не седыми, то хотя бы слегка побитыми жизнью. Эти вторые почти оправдывали его представление. Две женщины в стоптанных кроссовках и безразмерных серых толстовках. Безликий мужчина в пиджачке с эполетами перхоти. Толстуха с оживленным румяным лицом, улыбающаяся так, словно готовилась разрыдаться. Двое тощих белозубых молодцов в черных костюмах, похожие то ли на свидетелей Иеговы, то ли на сотрудников похоронного агентства, у которых выдался чрезвычайно продуктивный день.
В отдалении, на задних партах, сидели еще двое. Первый – мужчина лет тридцати пяти. С точки зрения Бабкина, он единственный из всех выглядел вполне респектабельно: кашемировый свитер, дорогие кроссовки, стрижка не из прошлого века, а современная… Выглядел бы, если бы не странная неподвижность его лица и тела. Допустим, Илюшин тоже имел обыкновение замирать в какой-нибудь исключительно нечеловеческой позе, скрутившись буквой зю. Но от Илюшина при этом не сквозило трупным окоченением. Респектабельный же казался натуральным зомби, только после стилиста и парикмахера.
Справа от него подкрашивала губы девица неопределенного возраста. Рассмотрев ее, Бабкин мысленно крякнул.
Природа и косметолог были к девице щедры. Локоны её золотились. Загар темнел. Ресницы вились. Губы клубились. Бабкин понимал, что губы, в принципе, клубиться не могут, не должны… И в то же время чувствовал, что конкретно эти именно клубятся.
Закончив с губами, красавица убрала помаду в сумочку и вытянула руку, разглядывая маникюр. Это была безупречная бимбо, тот самый карикатурный типаж, который ожидаешь встретить где угодно, кроме курсов литературного мастерства.
Единственной среди присутствующих, кто действительно выглядел как писатель, оказалась хозяйка заповедника. На Яровой были джинсы и серое кимоно, накинутое на черную футболку; на спине вышиты танцующие журавли. Руки без украшений. Шапка густых черных волос. Очки в широкой оправе, ярко-красная помада – чтобы привлекать внимание к ее мимике, когда она говорит, догадался Сергей. Она держалась со спокойным достоинством, без суетливости.
– Дорогие мои, послушайте, пожалуйста, – звучно обратилась к аудитории Яровая.
Илюшин сел возле Бабкина. В классе наступила тишина.
– У меня печальные новости, друзья. Погиб наш товарищ, можно даже сказать – коллега… Погиб Илья Габричевский.
По классу прокатился шум. Сергей внимательно наблюдал за собравшимися. На лицах у всех выразилось удивление, кроме двоих – Зомби и Дивы. Эти сидели с непроницаемым видом.
– К сожалению, смерть Ильи была… – Яровая тяжело вздохнула. – Смерть была насильственной. Сюда приехали детективы, которые ведут расследование. Они хотели бы задать вам несколько вопросов. Мы отложим занятие на полчаса, но после проведем полный семинар, как полагается. Среди нас есть те, кто куда-то торопится?