Колокол и держава
Шрифт:
Лихо скакала верхом, тянула в облепившей сильное тело мокрой рубахе тяжелый невод, билась с парнями на деревянных мечах. Сверстницам предпочитала мужское общество, рано научилась разбираться в людях, с первого взгляда угадывая сильных и слабых.
Когда заневестилась, отец сосватал ее за боярина Филиппа. Жених ей не нравился, но так было нужно семье, и она покорилась. Дальше было по пословице: взял силком, а стал милком. Родила двух сыновей – Антона и Феликса. Мужа видела редко, он вел крупную торговлю пушниной и был постоянно в разъездах, оставляя на хозяйстве Марфу. Поначалу пугалась лавины дел, но скоро вошла во вкус, до тонкостей постигала премудрости новгородского домостроя.
А потом
Разъяренной медведицей Марфа кинулась мстить. Виновных искать не стала, просто велела перебить всех местных мужиков. Потом выжгла дотла окрестные деревни Золотицкой волости, не дав жителям даже собрать скарб. Утолив жажду мести, в память о муже и сыновьях отстроила на карельском берегу Николаевский монастырь и подарила ему три села, пожни и рыбные ловы с наказом вечно молиться за души убиенных.
Второго мужа выбирала сама и, по зрелом раздумье, остановилась на вдовом посаднике Неревского конца Исаке Андреевиче Борецком, владетеле огромных вотчин на Двине, Волге и Кокшенге. Но не только богатством будущего супруга прельстилась Марфа. Всем прочим мужским достоинствам она предпочитала ум, а посадник Исак Андреевич слыл в Новгороде великим разумником. Да и мужчина был из себя видный, в свои пятьдесят лет не уступал в силе и крепости молодым.
Первым делом супруги озаботились потомством. От еженощных продолжительных соитий у посадника стало побаливать сердце, зато как по заказу появились на свет трое детей: сыновья Дмитрий и Федор и дочь Ксения. Старые хоромы стали тесноваты, к тому же напоминали боярину умершую жену, и Марфа уговорила мужа строиться заново. Место для новой усадьбы выбрали самолучшее – в Неревском конце, на улице Розваже, упиравшейся в берег Волхова.
Все хлопоты по строительству Марфа взяла на себя. Вместе с греком-архитектором долго колдовала над проектом господского дома. Ее не прельстили ни боярские каменные палаты с плоскими фасадами и бойницами окон, ни громоздкие купеческие хоромы. Выдумывала свое, чтобы не как у других. Нижний этаж велела класть из ильменского плитняка, верхний – из мореного дуба. Окна вывела двойные, стрельчатые и не слюдяные, а настоящего венецианского стекла, с витражными вставками. Лучшие новгородские резчики украсили затейливым узорочьем карнизы и наличники, опоясали колонны галереи резной плетенкой с изображениями китоврасов, грифонов, единорогов и птицедев. На коньках бочковатой крыши поставила медные флюгеры в виде петухов, кораблей и драконов. Даже тын вокруг усадьбы сделала по-своему, вместо привычных заостренных кверху бревен возвела каменную ограду с тяжелыми коваными воротами.
Господский дом получился на загляденье, роскошным без надменности, веселым без легкомыслия. А она тем временем занялась усадьбой. Все старые постройки велела сносить безо всякой жалости. Кузницы, сапожные и скорняжные мастерские вынесла за город, оставив только самые необходимые службы, отстроенные заново. Опоясала двор водоотводными трубами, победив непролазную новгородскую грязь. Внутренние дорожки с умыслом отложила напоследок, дав людям сначала самим протоптать тропинки, а уж потом застлав их сосновыми плахами.
Покончив со строительством, занялась внутренним убранством. Половину нижнего этажа господского дома отвела под огромную горницу для пиров, вмещавшую до двухсот гостей. С детства помнила, что в Новгороде на пирах и братчинах не просто едят и пьют, а решают важные дела, завязывают нужные связи. В подарок мужу сделала для него настоящий кабинет с библиотекой и инкрустированным шахматным столиком, благо на склоне лет посадник все больше тянулся к книгам и шахматам. Рядом обустроила свою светелку с выходом на опоясывающую дом крытую галерею. С особым тщанием обставила супружескую спальню с огромной кроватью под балдахином.
Вместо русских печей заказала изразцовые камины, вместо лавок – стулья немецкой работы, вместо сундуков – шкапы с расписными дверками. На вощеные полы легли не домотканные половики, а настоящие хорасанские ковры. Даже нужные места устроила как во владычном дворце – с удобными сиденьями, водосливами и оконцами для проветривания.
Новая усадьба Борецких стала притягивать восхищенные взоры горожан, с чьей-то легкой руки к ней приклеилось прозвище Чудный двор Марфы-посадницы. Сам Исак Андреевич не мешал Марфе обустраиваться, дивуясь ее практичному уму и деловой хватке. Теперь он часто недужил, и она все увереннее брала в свои руки бразды правления громадным хозяйством. Строгостью, а когда и плетью вышколила челядь, скоро сообразившую, что от зоркого взора боярыни ничего не укроется. Но зато ее слуги были всегда сыты, хорошо одеты, а женившись, получали добротные избы и деньги на обзаведение.
Выходя по утрам на галерею своего нового дома, Марфа с наслаждением вдыхала речной воздух, подолгу любовалась видом пробуждающегося Новгорода. Медленно катил свои бурые волны Волхов, уже поднимались над крышами столбы дымов, звонили к заутрене колокола, мычало выгоняемое из хлевов огромное городское стадо, помаленьку оживал Торг. Как же любила она этот город! Это был ее мир, и она была его малой частичкой, но частичкой разумной, деятельной, сумевшей обустроить в нем свой собственный заветный мирок. Теперь у нее было все: семья, дом, сказочное богатство, а дела и заботы приносили больше радости, чем огорчений.
Но отчего-то все чаще подсасывала в груди возле левой ключицы непонятная тревога и нарастало в душе смутное предчувствие надвигающейся беды…
2
Если первый муж учил Марфу хозяйствовать, то второй приохотил ее к политике. За долгие годы посадничества Исак Борецкий досконально изучил явные и тайные пружины власти. И хоть сказано, что жена, домогающаяся власти, становится тираном своего мужа, старый посадник охотно делился с Марфой всем, что знал и помнил, ибо уверовал, что только она сможет возглавить клан Борецких после его смерти.
Многие годы Исак Андреевич преданно служил республике, его тяжелый бас веско звучал на совете господ. Не в пример чванливым «золотым поясам» старый посадник не пренебрегал городской чернью. Знал, что хотя всем в Новгороде правят сорок боярских семей, но рано или поздно настает момент, когда свое последнее слово скажет простая чадь. А потому надо умерять алчных и по возможности поддерживать слабых.
Главную угрозу для республики Исак Андреевич видел в Москве. От одной мысли о том, что кто-то хочет наложить жадную лапу на новгородские, а значит, и на его владения, в душе посадника поднималась волна ярости. Но он тут же охолаживал себя. Слепая ярость позволительна в молодые лета, муж умудренный обязан зряче смотреть на вещи. А трезвый рассудок отвечал: право на стороне силы! И разве не пользовался этим правом сам Великий Новгород, захватывая новые земли и тесня в глухие чащи местные племена? Силе может противостоять только сила, а если ее нет, значит, надо договариваться, отдавать меньшее, чтобы не потерять все.