Колокол по Хэму
Шрифт:
– За пределами страны, – уныло произнес я.
– Что ж, это так. – Филлипс улыбнулся. – Но ведь именно там действует наша служба, не правда ли? Не могли бы вы приехать на Бермуды через пару недель? Разумеется, если позволит состояние вашего здоровья.
– Конечно, – повторил я. – Но почему на Бермуды? – Это была территория Британии.
– Дело в том, дружище, – пояснил Флеминг, – что господин Донован наметил поездку на Бермуды для разговора с вами, поскольку господин Стефенсон также хочет обмолвиться с вами словом, прежде чем вы примете решение относительно предложений ОСС. Уильяму… „нашему“ Уильяму… удобнее оставаться на британской земле, покуда не уляжется неизбежный гнев
– Стефенсон? – тупо переспросил я. – Он хочет поговорить со мной?
– Перспективы самые радужные, старина, – заверил меня Флеминг. – А после войны, когда Адольф, Того и Бенито, а также все остальные умалишенные будут помещены… как уже не раз было сказано сегодня, „под колпак“, нас ждут новые испытания. И Британия вполне может оказаться весьма уютным домом для молодого американца с хорошим жалованьем.
– Предлагаете работать на MI6? – Я сам удивился своей тупости и наивности.
Филлипс улыбнулся и потянул Флеминга за рукав.
– Отложите решение до более подходящих времен, Джозеф, – сказал он. – Приезжайте к нам на Бермуды через пару недель… либо когда достаточно оправитесь, чтобы путешествовать. Господин Донован с нетерпением ждет встречи с вами.
Хемингуэй проводил гостей до подъездной дорожки.
Я сидел в постели, борясь с болью, чувствуя, как зудит кожа под повязками, и качая головой. „Работать на заклятую МI6?“
Несколько минут спустя Хемингуэй вернулся с таблетками.
– Тебе нельзя принимать их со спиртным, – сказал он.
– Знаю, – ответил я.
Он протянул мне две таблетки и бокал виски. Он принес порцию и для себя. Я проглотил лекарство, и он поднял свой бокал.
– „Estamos copados“, – сказал он вместо тоста. – Ну а пока – за смятение в рядах наших врагов!
– За смятение в рядах наших врагов! – повторил я и выпил.
Глава 31
В последний день, который я провел в море с Хемингуэем, нам наконец удалось выгнать субмарину из ее укрытия.
На склоне лет человеку трудно вспомнить, каким молодым, крепким и здоровым он был в юности. Ноя действительно был молод и крепок. Я быстро поправился, если не считать мимолетных рецидивов из-за жары необычайно теплого августа и начала сентября на Кубе в 1942 году. Каждое утро Хемингуэй приносил с собой во флигель несколько газет, мы вместе пили кофе и читали: он в уютном кресле для гостей, я – чаще всего в постели, хотя к началу сентября уже проводил час-другой, сидя в кресле.
Военные новости по-прежнему были неутешительными.
Маршал Роммель начал месяц очередным наступлением на англичан в Египте. Старинный враг Хемингуэя в Испании, генерал Франко, низложил кабинет министров и установил в стране фашистскую диктатуру, тем самым окончательно погрузив Европу в мрак тирании. Германия развернула наступление на Сталинград – с воздуха его атаковали волны пикирующих бомбардировщиков, на земле осаждали полчища танков и сотни тысяч солдат, тесня и прорывая линии русских войск. Казалось, падение Сталинграда и Советского Союза – лишь вопрос времени. В США комиссия Баруха предсказывала „полный военный и гражданский коллапс“ из-за нехватки сырья для производства резины, которую вызвал захват Японией каучуконосных плантаций в Азии и южном тихоокеанском регионе. Что касается войны на море, то теперь стало общеизвестно, что немцы уже уничтожили корабли союзников совокупным водоизмещением более пяти миллионов тонн, что их подлодки в среднем каждые четыре часа пускают ко дну один наш корабль и что они строят свои субмарины быстрее, чем союзный флот и авиация успевают их топить. К концу года количество немецких
В середине сентября Патрику предстояло вылететь в Нью-Милдфорд, штат Коннектикут, чтобы начать занятия в католической школе для юношей под названием „Кэнтербри“.
Вести с фронтов, реакция после летних событий, непрерывные головные боли и ощущение неминуемого распада „временной“ семьи угнетали писателя. Сыновья и друзья, бывавшие в финке, прониклись настроением Хемингуэя, и к началу сентября это было не самое веселое место для выздоровления от ран. Как всегда, именно Хемингуэй пытался воодушевить окружающих – сначала устройством бейсбольного чемпионата клуба „Казадорес“, в котором сам он сыграл на подаче несколько иннингов, а затем организацией прощального круиза операции „Френдлесс“, когда мы все четверо суток плавали на „Пилар“ вдоль побережья, останавливались у Конфитеса, чтобы Патрик и Грегори могли попрощаться с кубинцами и порыбачить на обратном пути.
Доктор Сотолонго не советовал мне отправляться в этот поход, утверждая, что из-за одной только качки мои швы могут разойтись, но я заметил, что уезжаю на следующей неделе и ничто на свете не удержит меня в финке на время последнего плавания.
Мы вышли из Кохимара ранним воскресным утром 6 сентября. Я настоял на том, чтобы самому подняться по трапу, но, если честно, так утомился при этом, что, оказавшись на борту, немедленно уселся. Хемингуэй не только велел мне занять широкую койку в носовой каюте, но и привез одно из легких кресел с набивными подушками, стоявших в гостиной комнате финки. Также они с мальчиками опутали помещение канатами, особым образом привязанными к тому самому бронзовому поручню, к которому я был прикован наручниками две недели назад, чтобы я мог сидеть, подняв ноги на боковую койку, не опасаясь соскользнуть на палубу. Их забота донельзя смущала меня, но я вытерпел.
Все четыре дня стояла изумительная погода. Кроме мальчиков и меня, Хемингуэй взял с собой Волфера, Синдбада, Пэтчи, Роберто Герреру, своего незаменимого старшего помощника Грегорио Фуэнтеса и брата Роберто, доктора Сотолонго – чтобы я не умер и не испортил удовольствие остальным. Все еще кляня себя за ошибку в начале лета, Гест погрузил на борт столько пива, что даже потайные отсеки оказались забиты ящиками и бутылками. Желая еще более подчеркнуть ощущение праздника, Хемингуэй, Ибарлусия и Фуэнтес целую неделю трудились над созданием взрывного устройства для уничтожения подлодок, которое назвали попросту Бомбой.
Она состояла из порохового заряда с детонатором из связки ручных гранат, заключенного в металлический корпус с маленькими ручками, напоминающий мусорный контейнер, и могла – а, по словам Хемингуэя, обязательно должна была – снести ходовую рубку любой подлодки, оказавшейся в пределах досягаемости. Разумеется, „предел досягаемости“ был невелик. После нескольких тренировочных бросков контейнера с песком и камнями вместо пороха и гранат выяснилось, что даже самые могучие атлеты, вроде Геста и Пэтчи, способны поразить цель на расстоянии не более двенадцати метров, и то если находятся в хорошей форме и при попутном ветре.
– Плевать, все в порядке, – проворчал Хемингуэй. – Мы настигнем субмарину, приблизимся к ней вплотную, чтобы она не могла отбиваться торпедами и пушками, и тогда ей от нас не уйти.
Однако в течение нескольких дней до отправления в прощальный круиз Хемингуэя и его сыновей видели в поле, вниз по холму от финки, за попытками изготовления различных модификаций гигантской катапульты из ветвей и старых водопроводных труб для повышения предела досягаемости Бомбы.
В первый день плавания Фуэнтес прервал обед криком: