Колокол
Шрифт:
— Вот мы и в Оксфорде, — заметил мужчина, — гляди, Тоби, это твой город.
Он кивнул в окошко, и все в купе повернулись, дабы глянуть на цепь башен, переливавшихся от зноя серебром на фоне ослепительно светлого неба. Доре вдруг вспомнилось путешествие с Полом по Италии. Она однажды поехала с ним, когда ему нужно было дать консультацию по какой-то рукописи. Пол ненавидел заграничные поездки. Соответственно и Дора была настроена так же — видела лишь пустоши, еле различимые под слепящим солнцем, да несчастных голодных кошек, которых официанты гоняли салфетками от дорогих ресторанов. Ей вспомнились башни городов, которые приходилось наблюдать лишь с вокзалов, и славные их имена — Перуджа, Парма, Пьяченца. Странное, вроде ностальгии,
Поезд остановился, но пара напротив с места не двинулась.
— Да, символы вообще много значат, — продолжал мужчина. — Ты знаешь, что всякий символ имеет сакраментальный смысл? Не хлебом единым жив человек. Помнишь, чтб я рассказывал тебе о колоколе?
— Да, — оживился Тоби. — А его привезут до моего отъезда?
— Наверняка, — ответил мужчина. — Он прибудет недели через две. Мы замыслили небольшое торжество — нечто вроде крещения. Все будет очень красочно и в духе традиций. На церемонию весьма любезно согласился приехать епископ. Ты будешь одним из посетителей — одним из немногих, точнее, первым из многих. Мы ведь надеемся, что к нам в Имбер станут часто приезжать молодые люди.
Дора так и подскочила на скамейке, ринулась к проходу, по дороге споткнулась. Лицо у нее горело, и она его прикрыла ладонью. Сигарета упала на пол, она не стала ее поднимать. Поезд тронулся.
Спутать названия она не могла. Эти двое тоже наверняка едут в Имбер, они, должно быть, члены той самой таинственной общины, о которой писал Пол. Дора облокотилась на перила. Пошарила в сумочке, сигарет не нашла. Она их, кажется, оставила в кармане жакета. Вернуться за сигаретами она была не в силах. Позади слышались голоса Тоби и его наставника, и ей вдруг почудилось, что они говорят о ней. Совсем недавно они были для нее развлечением, а теперь могут предстать перед ней в роли судей. Это знакомство в поезде — нечто случайное, легкое и ни к чему не обязывающее. Такие знакомства нравились Доре своей безобидностью. Теперь же оно выглядело прелюдией, открывавшей печальную перспективу куда более тягостного общения. Интересно, рассказывал ли о ней Пол в Имбере и что именно. Ее воображение, уже свыкшееся с тем, что все эти месяцы разлуки Пол действительно существовал на свете, теперь было захвачено мыслью о том, что существовал-то он не в одиночестве. Вдруг было известно, что она сегодня приезжает? Вдруг этот загорелый мужчина, теперь уже определенно глядевшийся священником, выслан в дозор и наблюдает за всеми, кто с виду походит на жену Пола? Вдруг он заметил, как она пыталась заигрывать с Тоби? Но как, однако, описал ее Пол?
Воображение у Доры было могучее — во всяком случае, когда дело касалось ее самой. Она давно уже осознала, сколь чревато оно опасностью, и выучилась его, как и память, усыплять. Но сейчас воображение разыгралось и терзало ее всякими видениями. Реальность, в которую она вот-вот вступит, разворачивалась перед ней вереницей осуждающих лиц, и Доре казалось, что порицание, которое она готова была принять от Пола, теперь будет исходить от каждого члена этой уже ненавистной ей общины. От негодования ее передернуло, и она закрыла глаза. Как же она об этом не подумала? До чего же она все-таки глупа — дальше собственного носа ничего не видит. Пол вырастал в многоликое чудовище.
Она глянула на часы и в ужасе поняла, что до Пенделкота осталось минут двадцать езды. Скоро она увидит Пола — от этой мысли сердце у нее заныло от боли и радости. Нужно возвращаться в купе. Она припудрила нос, заправила под корсаж выбившуюся блузку, застегнула воротничок и, низко опустив голову, вернулась на свое место. Тоби и его наставник по-прежнему разговаривали, но Дора бормотала про себя ругательства, дабы не слышать их речей. Она решительно уставилась в пол, сосредоточившись на грубых башмаках и на сандалиях Тоби. Боль в сердце все
Тут Дора заметила на пыльном полу, под лавкой напротив, бабочку, красного адмирала. Все мысли разом вылетели у нее из головы. Она обеспокоенно наблюдала за бабочкой. Та, взмахнув крылышками, начала подбираться к окну прямо у ног пассажиров. У Доры перехватило дыхание. Надо что-то делать. Но что? Она вся вспыхнула от замешательства. Не может же она взять и перед всей этой публикой нагнуться да поймать бабочку. Все подумают, она дурочка. Об этом не может быть и речи. Загорелый мужчина, удивленный, по-видимому, сосредоточенным Дориным взглядом, наклонился, ощупал шнурки на ботинках. Завязаны вроде крепко. Он приподнял ноги и едва не задел ими бабочку, она теперь выбралась в проход между лавками.
— Извините, — сказала Дора. Она стала на колени, посадила бабочку на ладонь и прикрыла сверху другой рукой, почувствовав, как та затрепыхалась внутри. Все уставились на Дору. Она залилась краской. Тоби и его спутник смотрели на нее в изумлении. Что же теперь делать? Если выпустить бабочку в окошко, ее разобьет о поезд встречным потоком. Держать в руках — уж очень по-идиотски. Она склонилась, притворяясь, будто рассматривает свою пленницу.
Поезд начал останавливаться. Дора в ужасе поняла, что это, должно быть, Пенделкот. Тоби с наставником начали собирать вещи. Вот и станция показалась. Когда поезд совсем уже остановился, ее попутчики были уже у выхода. Дора вскочила, все еще держа в руках бабочку. Она же должна сойти с поезда! Быстро продев одну руку под ручки маленькой сумочки и дорожной сумки и вновь прикрыв притихшую бабочку, она двинулась к дверям купе. Уже шла посадка, и Дора прокладывала себе путь, грубо толкаясь, зато бабочка у нее на груди была в полной безопасности. Ей удалось соскочить со ступенек на платформу, не рухнув при этом, а только покачнувшись на своих неловких каблуках. Дора выпрямилась и глянула по сторонам. Она стояла на открытой стороне платформы, и яркий солнечный свет, отражаясь от блестящего бетонного покрытия, слепил ей глаза. Какое-то мгновение она вообще ничего не видела. Поезд медленно тронулся.
Затем, в состоянии глубокого шока, Дора увидела Пола — тот направлялся ей навстречу. От его уже столь реального присутствия ее кинуло в жар, сердце вновь бешено заколотилось, и страх вперемежку с радостью охватил ее. Он немного изменился — похудел, загорел — и в сверкающем свете дня предстал перед ней во всем блеске своей южной красоты и эдвардианской элегантности. На лице у него не было и тени улыбки. Подозрительно сощурив глаза, он пристально всматривался в Дору. Темные усы свисали по уголкам угрюмо скривившегося рта. На какой-то миг Дора порадовалась, что сделала наконец хоть что-то ему приятное. Она вернулась. Но уже в следующий миг, когда он подошел к ней, в душе остались лишь страх и чувство неловкости.
Следом за Полом шли Тоби и его спутник — они, видимо, повстречались чуть поодаль на платформе. Дора видела, как они улыбаются ей из-за плеча Пола. Она сделала шаг навстречу.
— Ну, Дора… — промолвил Пол.
— Привет, — сказала Дора.
— Вот так встреча! — воскликнул спутник Тоби. — Жаль, не знали, с кем мы едем. Мы же словечком не обмолвились в дороге. Ехали с вашей женой и знать не знали, что это она.
— Разрешите представить, — сказал Пол. — Джеймс Тейпер Пейс. А это Тоби Гэш. Надеюсь, я не спутал ваше имя? Моя жена.
Они стояли на ярком солнце, и тени их перекрещивались. На платформе больше никого не было, все уже ушли.
— Рад с вами познакомиться, — сказал Джеймс Тейпер Пейс.
— Я тоже очень рада.
— А где твой багаж? — спросил Пол.
— О Господи! — выдохнула Дора. У нее от ужаса даже рот раскрылся. Она же оставила чемодан в поезде!
— Ты оставила его в поезде? — спросил Пол. Дора безмолвно кивнула в ответ.
— Вполне в твоем духе, дорогая. Ну, пойдем к машине. Пол вдруг остановился.