Колокольный Звон
Шрифт:
Эта полуосознанная любовь захватывала его. Он спрашивал себя, не ошибается ли он, действительно ли влюблён, может ли он смотреть на Светлану Андреевну как на женщину, на свою будущую жену. Опасаясь нечаянно принять за любовь желание любить и быть любимым, спутать самое живое чувство с простой симпатией и в то же время страшась того, чтобы их дружба не превратилась в нескрываемую и готовую на всё любовь, он всё откладывал для себя решение этого вопроса.
"Откуда появляется, откуда рождается любовь?" - спрашивал он и говорил себе: "Любовь приходит незаметно. Начинается с расположения, с симпатии, дружбы, с
Так размышляя, забывая вовсе о том, куда и зачем он идёт, Розанов вошёл, наконец, в город и, прижимаясь к домам, стал осторожно перебегать освещённые перекрёстки, продвигаться вглубь города. Обмороженными пальцами руки он продолжал сжимать револьвер, засунув его в карман шинели, где по его расчётам было немного теплее.
Светлана Андреена жила не очень далеко от окраины города, где находился сейчас Розанов, и поэтому он решил пробраться к ней. После мучительных поисков, исковыляв множество переулков и по чистой случайности не оказавшись замеченным красноармейцами, порою появлявшимися в конце улиц, наконец, Александр окозался около её дома.
Несмотря на предутренний час в её окнах был свет. Это насторожило Розанова, и он направился к чёрному ходу. Прежде чем войти в двери подъезда, офицер оглянулся.
Уже светлало. По небу наискось шли рядами вытянутые облака, превращаясь над дальними крышами домов в непроглядную серую темь. На грязном от мусора стоптанном снегу в ещё плохо различимом сумраке чернели какие-то пятна. Большой измятый и оборванный по краям лист бумаги, зацепившийся за что-то, трепыхался из стороны в сторону. Кусок толстой проволоки, свисавшей откуда-то сверху, мерно бился о водосточную трубу, напоминая искажённый до безумия колокольный звон.
Пересилив сонливое оцепенение, Александр стал подниматься по узкой лестнице. Между первым и вторым этажом чёрный ход соединялся утопленной в нишу дверью с главной лестницей. Розанов приоткрыл её и затаился, прислушиваясь к звукам, доносившимся с первого этажа. Разговаривали двое, неторопливо, в пол-голоса.
– А ты чего тады?
– спрашивал один.
– А я ему тадыть бълбъ ка-ак дам по сопелке!
– громко шептал другой.
– Откедова ж бъ я, энто-бъ, знал-то, шо ёнь, бъ, не будет супротив...
– Надоть было, бъ, не так...
– Сам знаю, блбъть! Да ведь, энтого, ёмать, не подумавши тыдать... Хорошо, бъть, комиссар-то своим мужиком оказамшись, ё-твою кобылу на... Хотя, энто, и ёнь, бъ, тожа из энтих... А другой бы и меня мог, в кобылий хвост, тожа, энтого... того... Шо, мол, бльнъ, мирных граждан-то бьёшь?... Был у нас таковский, мать его ети... Его наши-то солдатики того-энтого, ёхвуныпуты,.. сами хлопнули...
– Ишь ты! А где ж ты служил-то раньше?
– Хде? Да, везде... Дай-ка табаку-та, хря навозная...
Наступила пауза. Солдаты зашелестели бумагой, скоблонули сапогами по полу, меняя позу. Розанов, прислонившись к стене лбом, стоял не думая, не зная, что ему предпринять. Долгая пауза в разговоре красноармейцев вывела его из оцепенения. Он проверил револьвер, приготовился, прислушивась к тому, что происходило внизу.
– А энтого-то вчерась, етическа сила, как я блюхнул! - продолжал жевать тот же разговор солдат.
– Я и не думамши тадыть, шо ему наступит хайдык! А комиссар наш - свойский, бляха-муха, муха мужик! Я те прямо, блъ, скажу! Ён, видь, понима-ат, еконотипе, шо, хоть, то и мирный житель, ан, бьлъть, всё одно - буржуй. И я тожа энто сразу просекшемши по евойной бороде... Хвать падлу за бородёнку - и по мордасам, и помордам!..
– Да ладноть, Стёпан! Одним меньше аль больше... Ежели бы. Блъбытъ. всех жалеть, тадыть бъ в жисть не решить всех наших великих задач! На то мы, ё, и красные бойцы - шобы, бълть, бить контру!
Осторожно ступая, Розанов начал подниматься по главной лестнице. Виргиньевы жили на втором этаже, и Александру требовалось преодолеть всего один пролёт лестницы. Приблизившись к двери, он слегка повернул ручку звонка и услышал за тихий звон колокольчика.
Открывала сама Светлана Андреевна. Когда он узнал её голос, то совсем этому не удивился. Отвечая шёпотом и называя свою фамилию, будто бы не он, а кто-то, находившийся даже не в его голове, а совсем отдельно от него, и опасаясь, как бы не услышали солдаты внизу, он проскользнул в открывшуюся щель двери. Оказавшись в полутёмной прихожей, он что-то прошептал появившейся перед ним фигуре, которая, судя по её голосу, должна была быть Светланой Андреевной.
Когда дверь была благополучно закрыта, Розанов поймал себя на том, что бормочет какие-то несвязные извинения. Осознание этого факта в своём поведении требовало неимоверного усилия. Наконец, он пришёл в себя и обнаружил, что прислонился спиной к входной двери и стоит так уже довольно давно, пытаясь разглядеть лицо Виргиньевой.
Она помогла ему снять шинель. Пока он делал вид, что будто бы приводит что-то на себе в порядок, отворотясь от неё в пол-оборота, - а на самом деле пытася определить, что девушка делает с его одеждой, - она свернула шинель внутрь погонами и сунула куда-то в угол, не обратив внимания на то, как стукнулся о пол находившийся в кармане ревоьвер.
Розанов с облегчением вздохнул.
– У меня что-то с плечом, Светлана Андреевна, - сказал он, пошатываясь.
– Наверное, я ранен. Вы не представляете чего мне стоило, чтобы добораться до вас... Я замёрз насмерть! Светлана Андреевна, миленькая, распорядитесь, ради Бога... Мне бы сейчас водки по-простому... И осмотреть рану...
– Проходите, Александр Дмитриевич, на кухню - засуетилась Виргиньева.
– Не будьте на меня в обиде... Такое, понимаете ли, дело... Водки я найду... Но вот прислуги у нас больше нет... Всё очень сильно переменилось с недавнего времени... Я теперь совсем одна... А как же вы? Откуда?...
Светлана Андреевна приблизилась к Розанову, всматриваясь в его лицо. Но было так темно, что никто из них до сих пор так и не смог разглядеть друг друга как следует. Знакомый голос успокаивал, и Розанову не верилось, что вернулись те блаженные минуты душевного комфорта, которым исполонялось вот уже почти год, и что теперь можно, наконец, полностью передать себя в руки этой барышни и на коакое то время ни о чём более не беспокоиться...
И, как будто, угадав его мысли, Виргиньева вдруг спохватилась, стала быстро говориить.