Коломбине дозволено все
Шрифт:
И отправилась она не домой, нет! Она, на ночь глядя, отправилась туда, куда безрезультатно весь день звонила.
Поднялась Лариса по темной и вонючей лестнице и на последнем этаже позвонила в дверь условным сигналом в ритме «Хабанеры» из оперы «Кармен».
Ларисе пришлось протрезвонить всю «Хабанеру», и она уж собралась было уходить, когда в дверном проеме возникла странная фигура.
ФИГУРА. Привет. Поздравь, у меня белая горячка. Делириум тременс.
ЛАРИСА. Привет. Охотно верю. Соответствуешь.
Жертва перепоя
Лариса мужественно перешагнула порог.
ФИГУРА. Вот, прихожу в чувство после галлюцинации. Сплю весь день.
ЛАРИСА. Не сидел ли на шкафу чертик, болтая копытцами?
ФИГУРА. Классический случай – белые мышки. Холодный душ не помог.
ЛАРИСА. И как, прямо по полу шныряют?
ФИГУРА. По кладовке. Да ты входи. Коньяку хочешь?
И Лариса вошла в комнату, носившую следы бурной ночной жизни. Одни суповые тарелки на полу, полные окурков, чего стоили! Но самыми эффектными были бутылки с остатками разнообразных коньяков, декоративно выставленные на пианино.
ЛАРИСА. Пятьдесят граммов, только молдавского, он помягче.
ФИГУРА. А то могу «Реми-Мартен». Или «Болс», он сладкий.
ЛАРИСА. Тогда – «Болс». Завязываешь, что ли?
ФИГУРА. Это же черт знает до чего можно допиться. Сигареты есть?
ЛАРИСА. На. И пойди умойся, а я чай поставлю.
Фигура с сигаретой побрела в ванную. Лариса отправилась не кухню хозяйничать. После дежурства ей хотелось есть. Но хлеб был тверже гранита. Возмечтав о жареной картошке, Лариса открыла дверь кладовки.
Тут ей потребовались все ее душевные силы, чтобы удержать в горле визг: на подвесной полке паслись две белые мышки.
От пятидесяти граммов «Болса» такое привидеться не могло.
Протянув трепещущую руку, Лариса схватила корзинку с картошкой. Дверь сама собой захлопнулась.
Обыкновенные мыши ее бы не удивили. Но гнездо мышей-альбиносов?… Оставалось предположить, что белая горячка, она же – делириум тременс, отныне – хвороба заразная…
В ужасе перебирая варианты, Лариса принялась чистить картошку. В дверях ванной появилась тем временем преобразившаяся фигура.
Перед Ларисой стояла с расческой в руке молодая очаровательная, хотя и бледная после коньячных и прочих подвигов, женщина в одних трусиках. Ее длинные темно-каштановые волосы с золотой искрой падали вдоль спины, и оканчивалось их пушистое облако, немного не доходя до подколенок.
ЛАРИСА. Есть прогресс. Оденься, Ника, замерзнешь.
НИКА. Зажги еще одну горелку. В зеркале-то я чего увидела – ба-а-тюшки! То ли желтушница сорокалетняя, то ли жертва морской болезни…
ЛАРИСА. Береги рожу – это у тебя орудие производства!
Из этого совсем не следовало, что Ника, боже упаси, продает свою красоту за наличный
Подруги сели за стол. Уплетая картошку, Лариса поглядывала на сотрапезницу и все больше убеждалась в верности безумного плана. Ведь Ника была-таки хороша! А с загулом ситуация вышла такая – положились друг на дружку шальные деньги за какие-то левые концерты, скандальчик с руководителем ансамбля, именины очередного возлюбленного и еще что-то. Белые мышки явились вовремя…
За сковородкой Лариса изложила Нике последние события и даже поведала о своем ночном видении – на уровне сна, конечно, о помощи же покамест не просила.
НИКА. Ясно. Одно удивительно – как это тебе раньше не приснилось.
ЛАРИСА. Все так дико совпало…
НИКА. Да, такие вот совпадения и гонят нас на Карнавал.
ЛАРИСА. Но что же это такое – Карнавал? Ты знаешь?
НИКА. Кажется, уже знаю. Очень удобная штука, между прочим. Все красивые женщины – Коломбины, все мужчины – Арлекины, и никаких проблем.
ЛАРИСА. И все любят всех, что ли? Попахивает бредом…
НИКА. Да нет же! Карнавал – это возвращение к истокам, к исходной правде, понимаешь? Это когда женщина женственна, а мужчина – мужествен, только и всего. Это когда у женщин все женские привилегии, понимаешь? Не понимаешь…
ЛАРИСА. И ты хочешь сказать, что сама выбрала Карнавал, и у тебя есть все эти привилегии?
НИКА. Не веришь? Убедишься!
Она выскочила из кухни и вновь возникла с вешалкой в победно поднятой руке. На вешалке висели черный корсаж с красными шариками и юбка в ромбах.
НИКА. Треуголка в коробке на шкафу, а туфли в ящике. Показать?
ЛАРИСА. Не надо. Красные башмачки с пряжками.
Подруги замолчали. Ника заговорила первая. Ее голос был глуховатым и далеким, когда она, положив пестрое коломбинское имущество на колени Ларисе, завела такую речь.
НИКА. Это просто – надо только отбросить те представления об отношениях мужчины и женщины, которые в тебя вдолбили со школьной скамьи. Все оказалось не так. И чего ты, следуя им, достигла? Ты старательно превращаешь себя в тупую посредственность, для которой мерки этих отношений впору.
ЛАРИСА. Карнавальные отношения меня тоже не устраивают.
НИКА. Отношения будут такими, каких ты сама захочешь. Ясно? Никто не сможет навязать тебе роли приличной жены, как твой Соймонов, или роли боевого коня, как твой Кологрив. Запомни главный закон Карнавала. Коломбине дозволено все! Кого и чего бы она ни пожелала, она имеет право взять. Кто и что бы ей ни надоело – она имеет право отбросить. Вот и все.