Колонист. Слуга
Шрифт:
Первая попытка вышла явно провальной. Не удивительно, что он перешел на детские сказки. Я бы не догадался, но язык его - враг его. Сам сболтнул, пытаясь подколоть. Естественно, получил по шее. Без злобы, для порядка и лучшего усвоения правил уважения. Видимо, после этого и перешел к более взрослым байкам.
– Стоп, - резко сказал я.
– В прошлый раз ты говорил иначе.
Вид у него стал жалким. Весь съежился.
– Ну. Чего молчишь? Хочешь, врежу для доходчивости?
Это я не всерьез. Хотя и сжимаю кулак для виду.
– Понимаешь,
– Это еще с каких радостей?
– искренне удивился я.
– Могу повторить все сказанное при мне, если это не разговоры "подай, постучи" или вообще по хозяйству. Ты хочешь сказать... Господи! Ты еще более убогий, чем я думал прежде.
– "Роман" всегда наполовину импровизация, ибо, слышанный где-то раньше, он частью забывается.
– А частью расцвечивается прямо на ходу?
– Да не могу я помнить дословно триста страниц! Зато прекрасно знаю сюжет!
– Чего?
– Последовательность действий и базовую схему произведения, включая мотивацию персонажей.
– А нормально, не призывая толмача?
– Что за чем идет и почему, - медленно подбирая слова, объяснил Глэн.
– А может, никакой книги и не было? Все выдумываешь на ходу. Лишь бы не работать. За мой счет себе облегченье делаешь, чтобы относился доброжелательнее.
Даже если все было враньем, по крайней мере последние недели мне было интересно.
– Может, ты вообще никакой не русский, а самый обычный жулик с хорошо подвешенным языком. Или просто спятил после порки, а?
– Я не псих!
– Он взбеленился, аж забыл о моих кулаках.
– Я помню свою прошлую жизнь!
"Как книгу?" - хотелось спросить. Тут дырка и здесь? Но я промолчал. Пусть сошел с ума и выдумывает, но ведь какие замечательные фантазии! Не эти глупости про разговоры издалека или картинки движущиеся, а тот же Мартин Иден. Это, я понимаю, настоящий человек. Поставил цель и ломил к ней, невзирая на сложности.
– Много текста не озвучил?
– высказал я догадку.
– Можно подумать, ты знаешь, что такое социализм или кто был Спенсер, - ядовито сказал Глэн. Ну точно, выкидывал даже памятное для простоты.
– Про первое в мое время разобраться не могут - хорошо это или плохо для людей, а автора социализма никто, кроме узких специалистов, не вспомнит. Многие и Маркса толком не читали, - так тебе его теорию излагать или книгу пересказывать?
То есть в тексте вообще огромные дыры, не подходящие моему уму. Ну припомню еще при случае пренебрежение.
– Чем закончилось? Не врать!
– В любви к Руфи была заключена вся его жизнь! Словно азартный игрок, он все поставил на эту карту.
В легком подпитии отец любил поучать. Наверное, это свойство всех родителей - мечтать, чтобы их дети не совершали собственных ошибок. Кое-кому хватало ума их сознавать. По крайней мере, многое из постоянных повторений отца отнюдь не было глупостью. Рассказчиком он был замечательным и при этом много знал об окружающем
Но чаще всего он настойчиво повторял: "Сынок, в жизни встретишь много женщин. Иные из них будут прекрасны, часть доступны, но пусть влюбленность и желание не застилают твоего рассудка. В первую очередь - долг перед семьей. И смотри не на личико девицы, а насколько она способна рожать наследников. Ведь кроме семьи и детей, на кого еще рассчитывать в старости и больному".
Поскольку нас у него было аж шестеро, не считая умерших, видимо, он сильно старался наплодить побольше. Думаю, будет кому кормить и без меня. Впрочем, это не мешало отцу изредка устраивать загулы, стойко перенося последующие побои от матери. Нет, когда надо было, он мог и руки в ход пустить. Если она не права, могла и в глаз получить запросто, но вот когда в очередной раз ловила на горячем, родитель даже не пытался защищаться, признавая тем самым расплату за совершенный грех.
– Остальное было только средством для достижения мечты.
– Понемногу Глэн увлекся и говорил все быстрее и горячее.
– Ему нужно было дотянуться до ее уровня, а Мартин поднялся выше. Он, так долго боровшийся за признание, столько сил положивший на достижение этого признания, не смог вынести... формы, в которую это запоздалое признание было облечено. Он остался прежним, точно таким же, как был раньше, когда жил впроголодь и ему отказывали от дома. И вдруг стал всем ужасно интересен. По большому счету, чего оскорбительного в том, что ты никто, покуда неизвестен, и ты - все, когда знаменит? Надо заявить о себе, иначе никто о тебе не услышит! Мало ли что возомнил о себе, сумей доказать окружающим свое превосходство.
Он осекся и замолчал. Ну да, начинаешь невольно про собственные беды вспоминать. А ведь сейчас он был искренен. Жаль, что не про него это. Подниматься не пришлось. Если не врет, родился с золотой ложкой во рту и папа всю жизнь прокладывал дорогу. Даже стараться особо не приходилось. То есть ничего такого не произносил и, скорее всего, сам не задумывался, но по оговоркам несложно представить семью и толстый семейный кошелек. Не лорд, но выходец из очень солидных горожан. Не зря бесится, когда парень вроде меня тычет его носом в помои.
– И чем все закончилось? Сел на корабль и...
– И прыгнул, идиот, в море! Утопился.
– М-да. Не по-христиански.
– Да при чем тут это! Он обожал Руфь и стремился быть достойным ее. А она оказалась глупой и больше волнующейся по поводу, что скажут соседи. Не оценила, какого уровня и по какой причине он достиг.
– Она, в сущности, ни в чем не виновата: нельзя же с человека взыскать за то, что кто-то увидел его не таким, каков он есть.
– Любовь ослепляет, - согласился он после паузы.
– Да. Видишь нежное создание, а это - стерва, мечтающая облегчить кошелек и готовая с этой целью на что угодно.