Колония
Шрифт:
Верхний этаж его Башни был для Гаррисона кабинетом, игровой площадкой, домом. Он редко покидал его. У него редко возникала для этого надобность. Мир шел к нему сам.
Теперь он сидел откинувшись на мотокаталке и глядел на угол из зеркал, смотревший на него в ответ с кривой, знающей улыбкой. Он коснулся встроенной в подлокотник кресла клавиши и стены казалось растаяли, растворились в изображении других комнат, других мест.
Хидеки Танака явно находился в своем летнем поместье, далеко от забитого толпами Токио. Он был человеком прямым, щедрым, любившим часто улыбаться и смеяться. Но глаза
Танака склонил голову в вежливом поклоне и сделал несколько поэтических замечаний о красоте близящегося лета. Гаррисон предоставил ему болтать о том о сем пока на других зеркалах появлялись трехмерные сцены. Они появились еще на трех экранах, но последний упрямо оставался плоским и отражательным.
— Ладно, — прервал Гаррисон бессодержательную болтовню Танаки, — что насчет переворота в Аргентине? Как вышло так, что мы не знали о нем заранее?
— Освободитель стал силой с которой приходиться считаться раньше чем мы ожидали, — ответил Танака. — Он хорошо использовал нашу помощь к своей выгоде.
— Но он такой праведный, чирей на заднице, — пробурчал Вильбур Сент-Джордж, австралийский член совета. Он как обычно сидел за письменным столом в Сиднее, деловито нахмурившись, с зажатой в зубах незажженной трубкой. Окно позади него выходило на сиднейский порт, с его величественным оперным театром и высокоарочным стальным мостом.
— Он — полезный чирей на заднице, — парировал Гаррисон.
Курт Моргенштерн, в Кельне, покачал головой. Он был маленьким человеком с осторожным взглядом, одутловатым лицом и мягкотелым на вид. Но он контролировал большую часть промышленной мощи центральной Европы.
— Он не примет наших предложений, — сказал Моргенштерн. — Мои люди попытались было… э… направлять его. Но он отказывается прислушиваться.
— Да защитят нас боги от людей знающих, что они правы, — усмехнулся Танака.
— Тоже самое рассказывали и мне, — уведомил их Сент-Джордж. — Он чертов фанатик-революционер. К разумным доводам не прислушается. Доверять ему нельзя.
Растворилось последнее зеркало, показав аль-Хашими, развалившегося на подушках в личном купе великолепного и роскошного туристского автофургона. Несмотря на ленивую позу, лицо его было бледным от напряжения.
— Сожалею, что опоздал на совещание, — извинился он. — Мне потребовалось заняться одним неотложным личным делом.
— Мы говорим об этом типе, Освободителе, — уведомил его Гаррисон, давая своему дребезжащему голосу соскользнуть на техасский акцент его молодости. — Как по вашему, мы можем более прямо использовать его для своих целей?
Аль-Хашими пожал плечами.
— Может это и получится, но я в этом сомневаюсь. У него безусловно есть много последователей среди этих молодежных революционных групп…
— Подпольной Революционной Организации Народа, — уточнил с явным отвращением Моргенштерн.
— Они энергичны и близоруки, — заметил аль-Хашими. — Но они ухватились за мысль, что Всемирное
— Что делает их идеальными для нас, — заключил Гаррисон.
— Но они опасные фанатики, — предупредил Танака. — ПРОН ненавидит нас — корпорации — так же сильно как и Всемирное Правительство.
— Так же как и Освободитель, — указал Сент-Джордж.
— Все равно я думаю, что все они могут быть полезными для нас, — настаивал Гаррисон. — Ладно, пусть Освободитель упрямый идеалист, думающий, что ему суждено изменить мир. Ненавидит нас до позеленения. Все равно он берет от нас деньги и снаряжение — независимо от того, знает он это или нет, принимает это или нет. Пока он дерет Всемирное Правительство он на нашей стороне, и нам следует помогать ему всем чем можем.
Остальные кивнули.
Аль-Хашими добавил:
— С ПРОН дело обстоит во многом точно также. Я добился некоторого успеха в обращении их местной группы здесь в Ираке на службу нашим собственным целям. Один из их вождей принимает от меня деньги. И советы.
— А в один прекрасный день он перережет тебе глотку, — пробурчал Сент-Джордж.
Аль-Хашими холодно улыбнулся.
— Обещаю вам, так долго он не проживет.
— Ну тогда, — сказал Гаррисон, — я предлагаю нам продолжать поддерживать Освободителя. Сифонить ему денежки. Поручить нашим мальчикам ведающим погодой организовать такие условия в окружающих его странах, чтоб сотрясли местные правительства и сделать их народы недовольными Всемирным Правительством.
Моргенштерн печально покачал головой.
— Какие же мы вызовем несчастья. Каждый раз, когда мы делаем что-нибудь в этом роде, я задумываюсь… люди же умирают из-за нас! Так ли это необходимо? Должны ли мы вызывать наводнения и засухи? Посмотрите на эпидемии тифа, катящиеся сейчас по Индии и Пакистану.
— С этим ничего нельзя поделать, — сказал Сент-Джордж.
— Но вызвали-то это мы!
— Только косвенно. Будь у этих проклятых макак приличное медицинское обслуживание…
— И хоть какой-то контроль над приростом населения, — добавил аль-Хашими.
Моргенштерн по-прежнему выглядел опечаленным.
— Мы вмешиваемся в погоду. Мы убиваем людей никогда не имевших ни единого шанса помочь себе. Почему? Неужели мы дошли до такого отчаяния, что…
— Да! — отрезал Гаррисон. — Мы-таки дошли до отчаяния. Именно потому-то мы и деремся. Если мы будем просто сидеть сложа руки и позволим Всемирному Правительству делать все, что оно вздумает, то все мы кончим в доме призрения для бедняков. Все человечество выродится в стаю скулящих голодных собак. Весь мир станет таким же как Индия — бедным и грязным.
— Я знаю, что показывали проекции компьютера…
— Чертовски верно, — согласился Гаррисон. — Политика Всемирного Правительства всех нас обанкротит. Именно потому мы должны использовать все имеющие в нашем распоряжении средства, чтоб избавиться от Всемирного Правительства. Использовать ПРОН, Освободителя. Использовать Все и всех.
Танака, несмотря на свою вечную улыбку, спросил:
— Но будет ли мудрым помогать Освободителю прибрать к рукам новые страны? В конце концов, когда он это сделает мы потеряем производственные мощности этих стран и их трудовые ресурсы.