Колумбийская балалайка
Шрифт:
— Какой номер в Медельине? — сухо поинтересовался человек с «конским хвостом».
Астремадурас не мог выразить свое возмущение, ведь он не у себя дома, но в душе у панамского полицейского все кипело. Почему тут распоряжается этот прохвост с кобурой на боку, по которому, сразу видно, плачет несколько пожизненных? Невозможно себе представить, чтоб в двадцать седьмой участок зашел бы главарь какой-нибудь шайки — например, Гучо-Матадор, предводитель банды выходцев с Ямайки. Зашел бы, помахивая оружием. Да детектив Кастилио пристрелил бы Гучо на пороге!..
Вспомнив
Тем временем Диего накручивал телефонный диск. Он дозвонился до каких-то своих людей в Медельине и попросил выяснить, кто проживает по адресу, за которым закреплен номер… и он зачитал записанный на бумажке номер телефона тетушки Розалии.
«Что ж это происходит? — недоумевал Астремадурас, изводя очередной платок на утирание пота. — Почему люди приходят звонить в полицейский участок? Других телефонов в городе нет? Я слышал, конечно, о колумбийской нищете всякое, но чтоб до такого доходило… Кто б мог вообразить! И что, они каждого допрашивают, кому вдруг требуется совершить звонок по простым житейским надобностям? Пресветлая Богородица, что ж это за страна…»
— Звоните вашей тетушке. — Получив ответ из Медельина, человек с «конским хвостом» передал трубку девушке.
«А святой отец волнуется, — отметил Астремадурас. — Еще бы не волноваться, когда в этом, с позволения сказать, государстве не доверяют даже служителям Божьим, когда падре вынужден унижаться перед всякими отбросами…»
— Тетя Розалия?
Голос девушки тоже понравился Астремадурасу. Благодаря службе в полиции он стал отвыкать от родниково-чистых, от облачно нежных голосов. В основном двадцать седьмой участок оглашали хриплые и визгливые бабьи вопли.
— Я так рада, святая Мадонна, что вы сами смогли подойти к телефону! Это Летисия из города Текесси. Как ваше здоровье, тетушка Роза? Хуже или лучше? Мы с отцом Януарием из церкви Святого Антония — вы помните его? — очень волнуемся за вас.
«Девушка тоже волнуется. — И этот факт не ускользнул от Астремадураса. — Как тут не волноваться, когда тетушка больна, а ты не можешь оказаться рядом с ней, держать ее за руку… А у самой девочки рука, кстати, подрагивает… Еще бы не дрожать, если терпишь столько унижений ради того, чтобы просто позвонить больной…»
— Выздоравливайте, пожалуйста, тетушка Розалия! Мы бы очень хотели увидеть вас у себя, бодрую, резвую, веселую, как всегда, с сумками, полными гостинцев. Все мы, и я, и два брата моих, и четыре сестры мои, будем вас очень ждать. Да прибудет с вами наша любовь! Пусть утешит вас в трудную минуту наша любовь!
Астремадурас потер глаз, сделав вид, что ему туда попала ресничка. Нет, эту страну все-таки можно простить. Простить только из-за того, что в ней остались еще такие девушки…
— Все? — поинтересовался человек с «конским хвостом», когда девчушка положила трубку. — Или еще хотите куда-нибудь позвонить?
Астремадурас еле сдержался, чтобы не сграбастать этого ублюдка и не приложить лбом о стену. Да что ж за люди тут командуют в полицейском участке! И почему Педро Носалес, команданте Педро, как он себя называет, ни во что не вмешивается, будто не его это участок и не он начальник местной полиции?!
— Все. Спасибо, — поднялась со стула девушка. — Да пребудет с вами Бог!
— Вайя кон Диос, дети мои, — сказал священник, вставая и прикладывая рукав старенькой сутаны к капелькам пота на лбу.
Да, очень не нравилось Астремадурасу все, что происходило в этом колумбийском городишке. Лишь девушка и священник стали приятным исключением.
— Славная курочка! — с похабным хрюканьем возгласил Агустино, когда за девушкой и священником закрылась дверь.
— …когда откроются врата. Ибо сказано: «Cave, cave, Deus vivit». Но сказано кому? Не тем ли, кто согрешил, и не тем ли, кто задумал греховное?! Да, Господь видит все, но нет нужды бояться Его людям честным. Боюсь ли я, когда тружусь на благо семьи моей, на благо детей моих? Боюсь ли я, когда помогаю больным? Боюсь ли я, когда говорю добрые слова? Нет, я радуюсь, что Господь видит меня в этот час, оттого душе моей делается светлее…
Теперь им оставалось только ждать. Сообщение ушло, его приняли, его поймут и предпримут шаги. Место пребывания указано, количество людей, которых необходимо вытаскивать, уточнено. Необходимость экстренного вмешательства в ситуацию подчеркнута. Остается ждать.
Любовь Варыгина знала, что связной «тетушка», передав сообщение, сейчас спешно покидает страну пребывания. После такой засветки связного можно считать проваленным окончательно. Но иначе было нельзя. Да ведь и игра идет такая, что, не жертвуя пешками, а то и целыми фигурами, не победить.
А размеренный голос падре растекался по церкви, проникая в самые далекие, самые потаенные уголки здания и человеческих душ:
— …потому что все мы дети Творца. И любовь — главный дар Его. Каждого человека Творец наделяет равной долей любви. Дар тот можно истратить на себя одного. А можно делить с людьми. Дар тот можно выплеснуть сразу весь. А можно обращаться с ним бережливо. Можно, как жаждущих водой из кувшина, наделять любовью всех, кому она требуется. Дара Божьего хватит надолго, хватит для многих. И каждый решает сам, как ему поступить с даром Божьим…
Что говорит отец Януарий, понимали далеко не все — текст шел без перевода. Некоторые просто слушали, как песню на незнакомом языке, плавную батюшкину речь на испанском с цитатными вставками на латыни. Простоватое лицо священника преобразилось, осветилось изнутри и — нет уже перед вами того неказистого, смешного малоростка в сутане. Перед вами Пастырь.
И уже не важно, в каком городе взлетают к вершине храма слова, как выпущенные из рук голуби. Гораздо важнее сейчас иные истины — Храм, Бог, Любовь…