Коля
Шрифт:
Я понимала: лучше идти. Слышала, Демидов просто сказал громко: приходите все. А кого-то, как меня, позвал лично, упомянув, что в случае неявки обидится. Козёл.
Последняя лекция подкралась незаметно. Мы с друзьями по привычке сели в первый ряд. Раньше у меня было плохое зрение. Я носила очки. Мать специально ничего не предпринимала, лишь бы от армии законно откосить. Только этим летом мне сделали лазерную коррекцию зрения.
Двери хлопнули. Я посмотрела на парня, входящего в аудиторию. Внутри всё задрожало и где-то в животе появилось томление. Как же он хорош собой. Высокий, подтянутый. Правильные черты лица. Чёрные как смоль волосы. В бежевом костюме, белой рубашке и галстуке
– Доброе утро, студенты. Меня зовут Святозар Францевич Адельберг. Можно просто Святозар, поскольку я аспирант, а не преподаватель. Меня попросили прочитать лекцию взамен заболевшего профессора Полева. Я не буду с вами знакомиться. Сразу начну лекцию. Надеюсь, что профессор быстро поправится.
У парня был сильный красивый тембр голоса, с едва заметной хрипотцой. Когда он говорил, по коже пробегали приятные мурашки, а в животе резвился пресловутый рой бабочек. Какой же это нереальный человек. Он словно зашёл к нам из параллельного мира, где существует волшебство. Я слушала его с открытым ртом, боясь даже громко дышать. Сердце отстукивало ритмы латины то затихая, то словно бросаясь в бой. На душе чёрным облаком назревала горечь. Она зарождалась где-то внутри тела и оседала в горле, мешая дышать. Этот мужчина никогда не полюбит такую, как я, – сломанную куклу, девушку, по прихоти злого рока попавшую в тело мальчика. Вокруг полно нормальных людей. Красивых женщин с их грацией и неоспоримой привлекательностью. Кто-то даже в серых мышках находил своё счастье. Мне говорили, что я очень красивый парень, а душа ревела белугой. Я девушка.
Завещание
Вечер проходит, как обычно. Я прячусь в своей комнате, делая вид, что усиленно занимаюсь. Вдруг раздаётся крик. Что случилось? Несусь на первый этаж. Оказывается, скандал в комнате деда. Я хотела ворваться в его спальню, но, услышав своё имя, притулилась к стене рядом с открытой дверью.
– Ты с ума сошёл, папа! – орала мама. – Восемь миллионов Кольке отписал! Зачем ты вызвал нотариуса без моего ведома?!
– Да, я завещал Коле эти деньги. Ты вообще фирму целиком получаешь. Тебе мало? Возможно, Николай захочет открыть свой бизнес, – тихим, но грозным голосом парирует дедушка.
– Папа, ну зачем ты так? Я люблю своего сына и не борюсь с ним за наследство. Он будет работать со мной на фирме, а потом я подпишу завещание на него. Больше всё равно некому оставить дела. Сейчас ты ему даёшь эти деньги, а он всё профукает. Да, возможно откроет бизнес, но погорит. У меня свободной наличности только пять миллионов, остальные деньги в деле. Если что, мне стройку из-за него приостанавливать? Вызовем нотариуса, и ты перепишешь завещание.
– Ты уже и хоронишь меня, да?! – кричит дедушка, но тут же закашливается. – Пошла вон отсюда. Фиг тебе, а не новое завещание. Будешь настаивать – я его перепишу, только в этом случае ты получишь дырку от бублика. Всё отдам Николаю – и счета, и фирму. Привыкла гнобить его, будто не сама родила. Ни любви, ни ласки. Уйди, видеть тебя не хочу.
Я залетаю на цыпочках в уборную и слышу топот ног. Мать уходит из комнаты деда. Он оставил мне наследство, а она недовольна. Разумеется, приятнее всего держать меня под своим каблучком, командовать, указывать, говорить, что я никчёмная.
Слезы наворачиваются на глаза. Быстро умываюсь, останавливая их. «Мужчины не плачут» – так всегда повторяла мама с тех пор, как мне исполнилось семь лет. Если что-то было не так и я начинала реветь, она грубо одёргивала: «Чего нюни распустил, мужик ты или кто? Иди и в морду дай. Что за размазня у меня растёт. Тебе не стыдно вообще, а?»
Мне было ни капельки не стыдно. Наоборот, обида душила. Девочек так не обижают. А ещё хотелось бантики, как у первой красавицы класса Юльки.
Помню линейку на первое сентября. Юлю катал старшеклассник на плече. Она звенела колокольчиком и улыбалась. Шикарные банты украшали косы, а красивое платьице привлекало взгляд и вызывало зависть. Я хотела себе это платье и бантики, и туфельки, и даже косички. Вместо красивого наряда на меня напялили классический костюм для мужчин, только в сильно уменьшенном варианте. Мама стояла рядом, улыбалась, говорила, что я среди мальчиков самый красивый. Ещё бы, только на меня умудрились напялить галстук. Он был на резинке и казалось, душил, как змея из фильма об анаконде. И почему у меня нет феи-крёстной из сказки про Золушку? Взмах волшебной палочки – и противное тело мальчика превращается в девочку.
Снова плещу на лицо водой и хриплю. Накатывает фантомное удушье. Мне кажется, что мою шею снова сковывает этот галстук на резинке. Ненавижу удавки, зато мама просто млеет, когда их на мужиках видит.
Успокаиваю себя и выхожу в холл. Плетусь в комнату деда. Тот смотрит телевизор, поворачивает голову на мои шаги.
– Как ты, дедушка? – спрашиваю ласково.
– Вот только ты приходишь и сразу интересуешься самочувствием, а не завещанием, – усмехается он.
– Не хорони себя, ты ещё поправишься.
– Так я и не хороню. Это врачи мне много уже не дают. Не будем о грустном.
Я сажусь на стул, потом наклоняюсь и, обняв старика, кладу голову ему на плечо.
– Вот всегда ты такой: ласковый, как девчонка. И чего тебе девочкой не родиться? – нежным тоном произносит дед.
– Мама, наверное, очень мальчика хотела.
– Мама много чего хочет. Правильно я сделал, что не переписал на неё фирму при жизни. Составил завещание. Ты получишь восемь миллионов. Можешь не создавать бизнес. Но купи квартиру и уезжай из этого дома. Наташа с каждым годом становится всё жёстче. Ты не сможешь с ней долго, а твоя жена и вовсе не уживётся с такой свекровью.
– Спасибо, дедушка, ты самый лучший, – я поднялась и чмокнула деда в щёку.
– Выключи эту балаболку, устал, спать лягу.
Только дедушка всегда называл телевизор балаболкой. Бабушка всё время смеялась над этим словом. Дед слёг после её смерти, любил так, что не выдержал потери. Мне бы хотелось такой же любви.
Я выключила телевизор, пожелала спокойной ночи и ушла к себе. Интересно, чтобы сказал дед, если бы я призналась о своей трансгендерности.
За столько лет жизни окончательно убедилась, что я именно девочка, а не мальчик гей. Мне нравились мужчины, но совсем иначе. Это шло дополнением к тому, что я испытывала отвращение к собственному телу. Многие пьют гормоны, делают другой паспорт, но не переход. По новому закону достаточно гормонов, справки от врача и совсем не обязательно ложиться на стол хирурга. Я мечтала о полном преображении, чтобы никто даже заподозрить не мог, что я не женщина.
***
Сегодня читать лекцию снова пришёл красавчик – аспирант. Я смотрела на него восторженными глазами и чувствовала томление в груди. Разумеется, я не подойду к нему после лекции. Мне есть что ему сказать, но, как ни странно, и нечего говорить. Не признаваться же, что он мне нравится? Меня не поймут. И будет за счастье, если просто посмеются, а не накостыляют как следует.
– Бро, ты чего так на него пялишься? – шепнул на ухо Юрка.
– Не пялюсь, а внимательно слушаю, не мешай, – отмахнулась я.