Колыбель для мага
Шрифт:
Димир выпроводил из храма малышей, велев им приходить завтра в полдень. Подмел зал перед алтарем, разложил приношения перед богами, кому - пищу, кому цветные ленточки, кому ягоды или цветы, кто что больше любит. Заменил увядшие букеты и цветочные гирлянды свежими. Долил душистое масло в светильники. Достал чистые мантии для Сега и для себя, вытащил из сундука нужные амулеты и символы, положил на специальный столик неподалеку от алтаря, чтобы были под рукой. Туда же и барабанчики, и смеси трав для курильницы. Выставил на алтарь фигурки Великой Матери, Отца Небо и божков-покровителей заливного луга к
Теперь осталось дождаться Сега.
Он сел в молитвенную позу перед алтарем, но мысли все никак не устремлялись к богам. Мучили сомнения.
Вот уже четыре года он служит в храме. Научился читать, писать, считать. Знает обряды поклонения всем богам, чьи изображения стоят в храме. А изображений этих больше полусотни. Он выучил на память две имеющиеся у Сега книги. В первой книге описывались обряды поклонения богам и божественные истории, во второй - приметы погоды, и когда что сеять. За четыре года Димировой учебы эти приметы ни разу не исполнились, он нарочно следил.
Травы Сеговы - ничего тайного или волшебного. На самом деле есть травы и тайные, и волшебные, и Сег их всех знает, и Димира научил, да только почти никогда не использует. Берет те, что для запаха: полынь да мяту. Он говорит, что богам нужно поклонение, почтение, а шибко наседать на них с колдовством и моленьями нехорошо. Тут Димир был с Сегом полностью согласен. Простому человеку лучше на волю богов полагаться, своим умом жить не надо. Вредно.
Вот, например, огородник Дынка насчет баб очень уж неуемен. Мужики его за это били что ни год почти что до смерти, бабы от ревности морду ему когтями драли. Жена бесится, то и дело с детьми к родителям убегает, забрав приданое. И при каждой очередной напасти Дынка несется в храм, богов о помощи молить. И лучше всего для него было бы, если бы боги забрали у него мужскую силу. Тогда беды Дынки закончатся. Неоткуда им будет браться, бедам! Но тогда уж Дынка взвоет!
Или красотка Лиска. Она хоть еще совсем молоденькая, но вольной жизни ей осталось года два, не более. Все девчонки ее возраста уже на парней глазками постреливают, между собой шушукаются. Из-за красоты своей жениха найти не может. Боятся парни к ней свататься, боятся, что не уберегут, и что гордая красотка хозяйство вести не станет. Подружки злятся, завидуют. Все беды у Лиски от ее красы. Тоже молится, дары в храм несет. А если боги решат помочь, отберут красоты хоть чуточку - слезами обольется.
Никто своей пользы не понимает!
Лиска... А в детстве какая была! Глазищи серые на пол-лица, волосы белые пушистые, такие... Будто девчонку везде сопровождает знакомое облачко... Он подкрадывался и дергал за невесомые пряди, а Лиска никогда за это на него не сердилась. Обернется, глянет серыми глазищами и скажет:
– А у меня яблоко есть. Хочешь половину?
Лиска и сейчас на него поглядывает, на танцах и в играх всегда его выбирает. Как он раньше не замечал этого?! Не думал совсем о девчонках, о Лиске. Поиски Дара весь мир загородили. Что если Лиску позвать помогать в храме? Вот Ахема помогает ведь Сегу! Жрецу нужна жена... Но нет! Слишком многие захотят увидеть Лиску вдовой. И вообще... Мало ему забот, не хватает еще только отгонять ухажеров от жены-красавицы!
Сег уже старый стал, с двумя костылями ходит. И то -хорошо пожил, долго. Димиров дед его уже только старым помнит. Димира жрец очень привечает, все почти дела ему перепоручил. Говорит, что выучил всему, что сам знает. Старшие помощники Сега, оказывается, и не думали в деревне оставаться, у них в Ахте дядя - главный жрец в храме Агена. Здесь они опыта набирались и скоро в Ахт уедут насовсем. Так что быть Димиру младшим жрецом, помощником Сега, а там и вовсе заменить его. Скоро уже, по всему видать.
Но что-то Димир совсем этой доле был не рад. Отец гордится им и хвастается, односельчане как взрослому кланяются, советов спрашивают. Но это все не то. Старый Сег жизнь прожил в страхе. От него ничего не зависит, а спрашивают с него. Старосту он не боится, но опасается, графского управляющего тоже. Жизнь у него не намного длиннее жизни обычного человека. Болезни опять же, заботы. И только на богов можно надеяться. Своей силы у Сега почти что и нет. Опыт есть, ум. Только на уме и опыте Сег выезжает, да когда у богов чего вымолит. Димир видел, чего это стоит - у богов милость выпросить.
Все, что Димир узнал у Сега ценного, он узнал за первые два года учения. А следующие два года уже ему помогал. Не так уж много узнал. Не сравнить с тем, что нашептывают ему во сне жуткие змеиные головы.
О дивных странах, до которых не надо месяцами ехать с торговым караваном на верблюдах, изнемогая то от жары, то от холода, то от жажды, страшась разбойников, на каждом шагу отдавая часть за частью свое добро сборщикам подати.
О тайных тропах, по которым можно за пять ударов сердца до Ахта дойти, а за десять - до столицы. Рядом эти тропы, совсем близко, только шаг один сделать. Но надо знать, как шагнуть.
О травах, цветущих ночью, убивающих живых и воскрешающих мертвых - по выбору. О жутких чудовищах, и как заставить их верно служить. Многое рассказали змеиные головы, и все рассказанное словно раскаленным ножом на сердце и в мозгу вырезано - болит, и ничем не стереть, не забыть.
Димир знал, что за все придется когда-то заплатить. Тогда, давно волшебник сказал - за учебу надо платить. Сегу он платит сейчас - помощью, заботой на старости лет. А чем придется заплатить змеиному шипению? Димир догадывался - чем.
Скрипнула дверь. Это Сег вылез из крошечной боковой каморки, где всегда отдыхал перед вечерними обрядами. Он старался видеть вещие сны, да не очень-то получалось. Приснится что-то, рассказывает - ясно, вещий сон, по всем приметам вещий. Непонятно лишь, что сулит. И только когда что-то случится, ясно становится, что предвещал сон. Но тогда уж поздно.
Сег тихонько закряхтел, осторожно протукал костылями, стараясь не потревожить ученика, не отвлечь от молитвенного бдения. Но пора, пора... Солнце садится, наступает время обряда. Сег с неожиданным чувством взглянул на мальчика. Что б он без него делал?! Еще и не сразу решился брать его в ученье, сомневался. Обычно-то брал учиться всех, даже самых тупых. А тут вдруг сомнения одолели. Чудилось ему в ребенке что-то странное. Именно что чудилось. Сидит, молится. Но пора.