Колыбель
Шрифт:
– Как можно быть уверенным, что те, кого ты убивал, уже не мертвы? Как вообще можно быть уверенным, что ты еще не мертв? – сказал мне Космонавт.
– Я тобой восхищаюсь! – говорит Божест. – Потому что ты не боишься пройти путь до конца, достать до дна, дойти туда, куда все хотят дойти, и это мне нравится. Ты делаешь и говоришь то, что хочешь, остальные хотят делать и говорить то же самое, но они боятся.
– Ты же меня
– Не убивай Люцифера, я тебя умоляю! – сказал Божест. – Я не хочу жить, потеряв еще одного ребенка. Я осознал, что не в силах понять, какую боль причиняет твоя жестокость, пока жестокость других не причинит боль тебе. Ты мне уже отомстил, сгубив моих детей Адама и Еву. Разве этого не достаточно?! Я не пожалею свою жизнь за Люцифера, но пусть только он живет, дышит, наслаждается жизнью; жизнью юноши, шагающего во взрослую, самостоятельную жизнь. Убей меня! Но умоляю, не тронь Люцифера. Не тронь! Я раскаиваюсь и сожалею о содеянном. Я исправлю всё – Лилит сможет плодиться и размножаться. В новом Раю, я вас сделаю первыми людьми, новыми Адамом и Евой. Мне не у кого было учиться, но мы учимся на своих ошибках, которых, куда больше, чем нам кажется. Зло рождает и притягивает зло, и никак иначе.
– Что ты можешь знать о детях? Что?! У тебя нет детей, произошедших от твоего семени! У тебя есть твари созданные тобой! Ты – Творец, Создатель, но не Отец! Лилит создала существ и считает их своими детьми, но она понимает, что это самообман. Есть разница между созданием ребенка и рождением ребенка, и она огромна. Максимум, мы можем быть отчимом и мачехой, но не Папой и Мамой, нет, ни ими. Лилит была твоим «ребенком», но ты поступил с ней жестоко, действительно жестоко; все по тому, что она не твоя дочь, а твоя ТВАРЬ!!! Истинный родитель, познав счастье стать им, никогда не обречет свое дитё на бесплодность. Никогда! Можно ли тебя назвать Отцом после того, как ты ради одного самого любимого ребенка, хочешь погубить остальных детей и даже отдать свою жизнь за него? Я так не думаю. Люцифер умрет! А ты, останешься здесь и все время, проведенное в сознание, будешь винить себя в его смерти, – говорю я, и протыкаю грудь Люции насквозь.
Люция смотрит на меня глазами наполненными болью и слезами. Я вытаскиваю меч, Люция падает на пол мертвая, ее сердце выбрасывает струи
– Колыбель...
Тело Божеста падает на пол. Космонавт стоит молча. Мы с Лилит берем Саркофандр и проходим к кораблю. Заводим его, открываем люк печи, скидываем Саркофандр и поджигаем. Корабль поднимается вверх, ломая лед, и устремляется в космос.
В Раю до сотворения человека, Джиньянк является Саркофандр, поскольку в нем хранятся души. Но уничтожив один Саркофандр, мы не уничтожили весь мир.
Мы отправляемся на поиски существа, от которого произошла жизнь; отправляемся на поиски мира, от которого произошли все миры, с одной целью – уничтожить их!
Уничтожить всех!
Эпилог.
Я открываю книгу и читаю на первой странице: «Автор выгуливает читателя в дерзкой и безумной одиссеи, в мире паранойи, в одержимости, в метаморфозе, в психических расстройствах и заболеваниях. Выгуливает в ненависти, в жестокости, в насилии, в самоубийстве, в смерти, в наркотиках, в порнографии, в непристойной брани, в несовершенстве человеческой природы, в убийствах на сексуальной почве, в гомосексуализме, в мазохизме и в других извращениях. Выгуливает в сексе, в катастрофах, в брутальности, в инцесте, в педофилии, в садомазохизме, в грехах, в пороках, в тоске, в отчаяние, в одиночестве, в безумие, в страсти, в борьбе зла со злом и в тяги человека к злу».
Быть может, «слабые умом», назовут книгу «Библия Антихриста», потому что, она получилась сверх наглой, дерзкой и богохульной. Но «слабые умом», от того и слабые, что если чего-то не понимают, то уничтожают или отрицают.
Каждое самое значимое существо в своем мире, рассказало мне свою историю. Пришла моя очередь, моя история – История Колыбели!
Абсолютная смерть во вселенной наступает ни тогда, когда ты умираешь, а когда о тебе забывают.
Я закрываю книгу, ставлю подпись на обложке:
Смерть – всегда ваша смерть.
Под надписью:
Богохульство – есть лучшее украшение литературного языка.