Колыбельная для вампиров - 2
Шрифт:
Правда, теперь Ладожские пребывают в постоянных разъездах и редко собираются вместе.
«Эх, везёт же некоторым!» — подумала я, как всегда по-хорошему завидуя тем, у кого большие семьи.
— Страдалец! А так-то всё в порядке? Алёнка хоть счастлива? — поинтересовалась я.
— По-моему, да. Во всяком случае, когда она звонила мне, то буквально захлёбывалась от восторга. Всё рассказывала, какой у неё муж-лапочка и чуть ли не приносит по утрам в зубах тапочки. Чёрт! С расстройства даже в рифму заговорил.
— Ничего, стихоплётство — проходящее заболевание.
— Вряд ли, — ответил Ладожский. — Пару лет тому назад сестричка своего гордого орла подбила где-то в командировке на Кавказе. С тех пор он прочно сидит у неё на привязи. А теперь ещё и окольцевала беднягу, лишив его последней свободы.
— Да, ну? Кажется, я видела этого несчастного орла. Насколько я припоминаю, парень с такой преданностью заглядывал Алёнке в глаза и так рвался выполнять её поручения, что свою неволю, по-моему, он встретил с величайшим восторгом.
— Дай-то бог, если так.
— Уверена, что так оно и есть. Идём скорей в автобус, а то нам достанутся места в самом хвосте и на них, как всегда, усядется куча народа, а я терпеть не могу толкучки.
Из двух присланных за нами автобусов мы с Ладожским уселись в головной, но Беккер почему-то не захотела ехать вместе с нами. Она заглянула в салон нашего автобуса, махнула нам и упорхнула прочь. Я покосилась на Ивана, но выяснять, что всё это значит, не стала. Хотя странно, вроде бы они к концу полёта больше не шипели друг на друга и довольно мирно чирикали, усевшись рядышком. Периодически оба многозначительно поглядывали в мою сторону, чем вскоре начали действовать мне на нервы.
Наш автобус тронулся с места и, периодически застревая в пробках, выехал сначала в новостройки у метро «Купчино», а затем помчался по Московскому проспекту. Я сидела у окна и поначалу смотрела на город, в который мы переехали в прошлом году. Но вскоре мне это наскучило. Новостройки Санкт-Петербурга, которые Ладожский называет спальными районами, абсолютно безлики. Конечно, они уже не производят на меня такого ужасного впечатления, как это было сразу после переезда. В городе появилось много новых домов, правда, он от этого не сильно выиграл. У так называемой совковой стройки… нет, правильно застройки, была хоть какая-то оригинальная физиономия, пусть и мрачная. А сейчас на улицах полная безвкусица — как говорит мой приятель, ни кошельку, ни сердцу.
Особенно жаль центральную часть города, погребённую под кучей дурацких вывесок, которые совсем ей не подходят. Тем не менее благородная красота старого Санкт-Петербурга ещё чувствуется в его узких спокойных улочках, отходящих от центральных магистралей, до отказа забитых транспортом. По-моему, старый город и «спальные» районы разнятся примерно также как старинное кресло из музея и дачные стулья из пластика. Вроде бы и то и другое предназначено для одной и той функции, но, как говорили наши ребята-одесситы, какие две большие разницы!
Вздохнув, я отвернулась от окна. Тем более что меня заинтересовали странные маневры приятеля. Периодически я ловила на себе его оценивающий
— Ладожский!
— А?
— В чём дело?
— Ты это о чём?
— О том, что ты строишь мне глазки. Ладожский, не надо! Я не хочу пасть жертвой Сониной ревности.
— Извини, не знаю, как тебе сказать… — смущённо начал Иван.
«О! Неужели, кто-то нашкодил и не решается напрямую признаться Беккер?» Повернувшись к приятелю, я поощрила его взглядом. Не-а, молчит как партизан! Да что с ним такое? И физиономия какая-то подозрительная — будто он хочет предложить мне что-то неприличное.
— Выкладывай! — потребовала я.
Ладожский ещё немного поломался.
— Знаешь, хочу попросить тебя о помощи в одном деликатном деле… — сказал он, не глядя на меня.
— Да не тяни ты кота за хвост! В чём проблема?
— Ну конечно в Соне! — выпалил он.
«Тоже мне новость!» — хмыкнула я.
— Ну и? Переспал, что ли, с Исабель и теперь боишься, что Беккер узнает? — спросила я, максимально понизив голос.
Ладожский эдак свысока глянул на меня.
— Стал бы я беспокоиться из-за таких пустяков.
Я вытаращилась на приятеля, а ему хоть бы что — совести ни в одном глазу. Вот ведь наглая морда! Лично я на месте Беккер убила бы за такие «пустяки». Может, мне самой прописать ему ижицу?.. Нет, хватит! Пусть ищут себе другой громоотвод, а я — пас.
— Вань, ты совсем дурак или с просветами? Я-то чем могу помочь? — вопросила я скучным голосом и пошла напролом. — Насколько я поняла из путаных речей Беккер, она снова по уши втрескалась. На этот раз в какого-то спецназовца с дурацким именем Ник.
«Причём редкостного козла», — добавила я про себя и затылком ощутила чей-то недобрый взгляд. Ладожский после моих слов обернулся и на кого-то глянул в салоне автобуса, но я не придала этому значения. И зря, как выяснилось впоследствии.
— Вот скажи, чего ты от меня ждёшь? Что бы я за хвост оттаскивала Соньку от предмета её обожания? Сам знаешь, что это пустое дело. На настоящий момент будь ты хоть Суперменом и, вообще, кладезем всех мужских достоинств, ей всё равно. Она сходит с ума по этому уро… Нику. Подожди, скоро блажь пройдёт и всё вернётся на круги своя. Ведь так бывало уже не раз. Беккер у нас — натура увлекающаяся. А если невмоготу ожидание, переключись пока на Исабель… ах да, она же не наша… ну или другую девицу, тебе же не привыкать.
— Машка, подожди, не тарахти! Я же не зря обращаюсь к тебе, кое в чём ты можешь помочь. Пожалуйста, отвлеки Реази от Сони, — тихо попросил Ладожский.
— Сколько раз тебе говорить, не зови меня Машкой, доморощенный ты Макиавелли! — ответила я, недовольная тем, что в этой истории мне отводится неблагодарная роль подсадной утки.
По правде говоря, я не хотела связываться со странным поклонником Сони. Даже в шутку.
— И вообще, я с никаким Реази не знакома, — добавила я, хотя догадалась, что это фамилия Ника.