Колыбельная Кассандры
Шрифт:
Он, конечно, не так силен в ритуалах, чтобы рискнуть самостоятельно произвести возрождение, но ведь у него, судя по всему, очень сильный помощник. Жозефа была самой компетентной шаманкой своего времени. Инструкция весьма подробна… Итак, начнем.
Он выполнит роль, для которой был предназначен. Нужна кровь. Свежая. Много крови. Перочинным ножом он вспорол запястье и начал капать кровью, ведя красным пунктиром параллельно белым линиям. Пять кукол разложены по пяти лучам звезды. Кукла Эмили в голове Кассандры.
Все его движения были четкими и выверенными. Он выглядел абсолютно
Мельница начала движение. Время пошло.
«А кто же свет потушит на пристани из можжевеловых досок?..»
Озеро превратилось в огромную воронку. Стенки воронки медленно остановились после бешеной пляски, осью которой была Кассандра. Мимо нее проносились знакомые лица. Вода, берег, небо, которые были их фоном, вдруг покрылись мириадами маленьких черных трещин. Как эмаль на старинной вазе. Трещины были подобны черным веткам проснувшихся деревьев на весеннем яростно-голубом небе.
Но тут испещренная мелкими черточками картина начала распадаться. Один за другим фрагменты реальности посыпались. И Кассандра увидела стенки огромной воронки. Стеклянные, прозрачные, за которыми была вечность. Время существовало только внутри. Оно было прозрачным. Оно вытекало.
Песок, крупица за крупицей, начал пересыпаться в другую плоскость. Кассандра находилась одновременно и внутри часов, и снаружи. Она могла видеть, что внутри есть только один способ перейти из одного состояния в другое. Узкое горлышко, сквозь которое шелестел полученный песок.
Но каким же тонким было это устье! Каким невозможно тонким должна быть субстанция, чтобы проникнуть сквозь него туда, на ту сторону. Она видела ее, так близка и одновременно так недостижима была та сторона. Там стоял Гейбриэл. Кассандра смертельно захотела прикоснуться к нему, но чем? Не было у нее ни рук, ни даже дыхания, чтобы дотронуться до его уставшего лица, стремительно бледнеющего, так, что стала отчетливо заметна щетина.
Кассандра чувствовала, знала, что должна быть там. Там все правильно. Там, и нигде в другом месте она могла бы быть счастлива. Могла быть сама собой. Так мучительно близко и желанно для нее было обретение рая.
Лишь стоило позволить себе поверить, что призрачные мостки выдержат вес ее души, ее тела, ее обид и грехов. Поверить в существование этих невесомых, хрупких досок.
Но нет. Не выдержат. Нет веры в себя. Даже волос не протиснется в это узкое горлышко. Даже перо не выдержат эти мостки. Она смотрела сквозь горлышко песочных часов в другую емкость, как Алиса смотрела на дивный сад сквозь замочную скважину слишком маленькой для нее дверцы. Сад был поистине чудесен. Настоящий рай. Там должна она быть, только там!
Часть V
Глава 1
Пятая смерть Кассандры
С картами Кассандра никогда не дружила. Местность, как бы обнимающая ее теперь со всех сторон, была до того уютной, погода до того приятной и теплой (лето, уже созревшее и перевалившее к своему увяданию, напоследок хотело оставить самые приятные воспоминания о себе), что лишний крюк только ухудшил и без того не радужное настроение путешественницы.
Машина, как и следовало ожидать, была на редкость неудобной. В этом, разумеется, снова и как всегда, была виновата мать, которая настояла на покупке именно этой модели. Она заботливо предусмотрела набольшие проблемы для дочери — органически не приспособленной к любой технике. Как будто главной целью ее жизни было причинить как можно больше зла своему единственному ребенку.
Впрочем, бабушка вряд ли вообще одобрит наличие автомобиля у внучки, опомнилась Кассандра. Вместо по-детски беззащитного выражения обиды на лице тридцатилетней женщины появилась циничная и злобная складка у губ, какая бывает у человека, привыкшего, что все, что бы ни случилось в его жизни, призвано ухудшить и без того бедственное положение.
Правда, спустя всего лишь доли секунды, она прыснула со смеху, представив себе, как демонстрирует фотографию «я на фоне новенькой машины» бабушке. Мать никогда не ездила в тюрьму. Она ссылалась на то, что не выносит серого цвета бетонных стен и у нее начинаются конвульсии, слишком похожие на эпилептические припадки.
Кэрри, ее мать, голубоглазая, белокурая, с молочно-белой, рыхлой, как творог, кожей, усеянной корицей веснушек, была настоящей красавицей. Она передала дочери ершистость характера и способность на блеф в отчаянных ситуациях, особенно когда сама не верила в хорошую карту у себя в наборе.
Ее врач-психотерапевт признавался, что жертвенная красота Кэрри, неосознаваемая ею самой, в сочетании с бесподобной сексуальностью и непреодолимой притягательностью заставляют мужчин сходить с ума от желания и первозданной агрессии. Этим он объяснял отвратительную, как гниющая и разлагающаяся плоть, трагедию их семьи.
Кассандра была взрослым человеком. Она привыкла существовать в банке, полной живых и мертвых червей, которой представлялась ей семья. Она стоически трепетно и тщательно воспитывала в себе умение любить людей несмотря ни на что. Прежде всего своих близких, поправлялась она, старательно вторя эзотерическим брошюрам. Бабушку она почти любила за хирургическую жесткость и убийственную меткость слова.
Был еще один повод для настроения более отвратительного, чем обычно, — рукопись очередного сборника стихов наконец-то отправлена в издательство. Это вызывало у Кассандры непроизвольное ощущение запретного и неправильного счастья, тайного удовлетворения от предвкушаемого ожидания публичного провала. До сих пор только сама себе она признавалась в бездарности и убогости собственных стихов.
Вся ее жизнь постоянно и почти с самого начала осознания была на грани распада. Как будто Кассандра спустила на воду кораблик из промокашки и наблюдала, как он сначала робко, а потом все смелее и смелее набирается влаги и идет ко дну, разлагаясь по пути до состояния мутных хлопьев.