Колючая звезда
Шрифт:
– Здесь? Но дверь открыта, – возразила она. – Кто-нибудь может войти. – Он шагнул в сторону двери и увидел, как побледнело ее лицо. – Но ведь под платьем у меня ничего… – Она провела рукой вдоль тела, коснувшись живота. – Мак!
Он не остановится, с ужасом поняла Клаудия. Она возражает ему, а он хочет добиться от нее беспрекословного подчинения. Да как он смеет! Она почувствовала холодную дрожь, пробежавшую по спине, когда ее сознание само подсказало ей ответ. Вот так и посмеет! Запросто. Без проблем. Возьмет и уйдет.
Он сказал ей, на каких условиях вернется в квартиру, а она сразу
– Вы хотите получить мое платье? Здесь и теперь? Он не ответил, но она и не ожидала ответа. Она сделает, как он велит, или останется одна. Вчера она еще могла послать его ко всем чертям. Вчера она еще не верила в серьезность опасности, принимая всю эту ерунду за чьи-то неумные шутки. А теперь она стоит в подъезде и медленно, не отводя глаз от его лица, расстегивает пуговки на шее, позволив бретелькам платьица соскользнуть вниз, но все еще придерживая легкий лиф у груди.
Она немного помедлила, ожидая, что он, убедившись в ее готовности подчиниться, вот-вот милостиво позволит ей не обнажаться полностью. Но он так не сделал. И не отвел глаз. Да уж, Галаад из него никакой. Она обнаружила, что странным образом успокоилась. Мужчина без малейшего проблеска жалости непереносим, и она обрела вдруг ледяное спокойствие. Тут начинался спектакль.
Клаудия ослабила руки, и лиф платья соскользнул к поясу. Никакой видимой реакции, разве что капельки пота, появившиеся у него над верхней губой. Она их заметила и испытала удовольствие. Осталось расстегнуть пуговки на поясе, что она и сделала, после чего платье соскользнуло к ее ногам. Когда она переступила через него, на ней ничего не осталось, кроме мизерных белых трусиков и пары босоножек из тонких ремешков и на высоких каблуках.
– Ну? – спросила она, видя, что он ничего не говорит. – Теперь вы удовлетворены?
Удовлетворен? Чем? Парой восхитительнейших ног, таких длинных и столь совершенной формы, что у него перехватило дыхание. Удовлетворен ли он этими соблазнительными бедрами, которые провокационно демонстрировались ему в эту минуту, и этими грудями, казавшимися ему источником всех блаженств? А вот гусиная кожа, как заметил Мак, бесследно исчезла.
Но хотя его рот тотчас пересох, а тело напряглось от вспыхнувшего помимо воли желания, Мак понимал: если он позволит ей заметить тот эффект, который на него произвела ее нагота, он проиграет. А проиграть ему нельзя, хотя бы ради ее безопасности.
Итак, безмолвно молясь, чтобы не сорваться, он поднял руку и жестом приказал ей принести платье ему. Он требовал полной капитуляции.
Целую бесконечную минуту она заставила его ждать и испытывать невыразимую пытку огнем, сжигающим его изнутри, прежде чем соизволила изящным жестом подхватить с пола невесомую одежку и, держа ее на отлете, на вытянутых вперед руках, понесла к нему как некую жертву, приносимую языческими священнослужителями своему божеству.
Мак схватил ее платье, стиснув ткань в кулаке, и держал его прямо перед собой достаточно долго, чтобы дать ей понять, насколько он далек от того, чтобы поддаться ее прелестям, и лишь затем небрежно перебросил эфемерное одеяньице через плечо. Какая легонькая и чертовски приятная на ощупь вещица, подумал он.
– Ну а теперь, – сказал он настолько небрежно, насколько позволила ему стиснутая спазмом гортань, – почему бы вам не пойти и не надеть что-нибудь теплое?
ГЛАВА 8
Когда на следующий день они направлялись к служебному входу в театр, Клаудия чувствовала, что их провожает множество взглядов. Она заранее предупредила Мака, чтобы он не удивлялся, увидев бесчисленных папарацци, стоящих у артистического подъезда лагерем, привлеченных сюда быстро распространившимися слухами об их романе.
– Простите, Мак, – пробормотала она, когда они подъехали к театру, – но я не виновата, что эти сумасшедшие поспевают раньше всех.
– Наверное, их предупредили, что вы будете не одна. А иначе с чего бы им. – холодно заметил он. Перехватив ее взгляд, он пожал плечами. – Как только ваш анонимный корреспондент узнает, что вы теперь не одна, он может удвоить старания и выкинуть очередной пакостный номер.
– Вы так суетитесь вокруг меня, что пресса не могла этого не заметить.
Голос Клаудии звучал холодно. Она явно провоцирует его. Но он сохранял невозмутимость.
– Так оно и есть. И пусть привыкают, что я повсюду следую за вами.
– Повсюду? – спросила она ехидно.
– Как приклеенный.
– Посмотрю я, как вы будете таскаться за мной по сцене.
– Может, вы тормознете для снимков, Клаудия? – спросил один из репортеров, когда они подошли к дверям театра.
– Вы что, Джимми, еще недостаточно нащелкали? Кинокамеры и фотоаппараты работали с той самой минуты, как Мак подъехал к театру, но если уж она пошла на то, чтобы засветиться перед прессой, то предпочтительнее терпеливо попозировать, чтобы на фотографиях, которые завтра появятся в газетах, она выглядела эффектно, а не в случайной позе женщины, выбирающейся из автомобиля и шагающей через тротуар. Снимки на ходу далеко не всегда бывают удачными.
– Ну, Мак, что вы об этом думаете? – спросила она. – Не боитесь показаться малость смешным?
– Не вижу тут ничего смешного. Но рад хотя бы уж тому, что вы поняли, на какие жертвы я иду.
– Ну, на бедную жертву вы мало похожи.
Она взяла его под руку и склонилась к нему, глядя ему в глаза с эффектной, но по-идиотски пустой улыбкой.
Он улыбнулся ей в ответ, стараясь исключительно для камер, но только она одна могла видеть истинное выражение его глаз.