Команда осталась на судне
Шрифт:
В каюту набились слушатели. Пришел кочегар Паша Бахарев - огромный, с плотной жилистой шеей и постоянной смущенной улыбкой. Паша стеснялся своей силы, могучих рук, упругих мышц, выпирающих под застиранной сатиновой рубашкой. Он мог скрутить любого из команды, даже двоих, а доктора нашли у него какую-то болезнь, продержали в больнице, а потом вместо фронта направили на "Ялту". Паша не раз порывался рассказать товарищам, как он хочет воевать. Но с его медлительной речью рассказ никак не двигался дальше прихода в больницу.
Заглянул
– Гляжу я на тебя, парень, и удивляюсь.
– Быков внимательно осмотрел Оську.
– Зачем ты добровольно пошел на "Ялту"?
– Все же... "Ялта", - ответил Оська.
– Курорт!
– Было время, - рассудительно продолжал Быков, не обращая внимания на шутку.
– Хаживали мы в море, чтобы заработать, поболе привезти домой. В этот рейс барыши у нас будут небольшие. В сберкассу не понесешь.
– Зачем беспокоить сберкассу?
– Голубые глазки Оськи простодушно уставились на Быкова.
– Сперва вносить, потом выносить.
– А если подкопить?
– спросил Быков.
– Да справить, скажем, костюм.
– А вы знаете, как писал великий Пушкин?
– спросил Оська. "Богачу-дураку и с казной не спится. Бобыль гол как сокол - поет, веселится".
– Это не Пушкин писал, - вставил Паша.
– Никитин.
– Неважно, - веско бросил Оська.
– Он тоже был великий.
– Болтаешь ты!..
– В голосе Быкова прозвучало осуждение.
– А нас в любой момент могут жахнуть торпедой в борт. И полетим мы...
– Он выразительно показал узловатым пальцем наверх.
– Никуда мы не полетим, - уверенно возразил Оська.
– Ты-то почем знаешь, что не полетим?
– усмехнулся Марушко.
– Не полетим, - упорствовал Оська.
– Я счастливый. Где Оська - пароход не потонет. И бомба сюда не попадет. Хочешь на спор?
– Он протянул руку Марушко.
– Если меня разнесет бомба, я плачу тебе тыщу карбованцев. Не разнесет - ты мне. Пошли?
Слова его потонули в дружном хохоте.
Шум в каюте поднял с койки Малыша. Он осмотрел матросов мутными глазами и, придерживаясь руками за стену, стал пробираться к двери.
– Бьет море?
– участливо спросил Быков.
– Болтает и болтает, - простонал Малыш.
– Душу выворачивает!
– А ты бери пример с меня.
– Оська назидательно поднял палец.
– Утром я две тарелки борща навернул да каши с мясом. Все это хозяйство компотом залил. Попробуй... качни!
– Не могу.
– Лицо Малыша страдальчески искривилось.
– От одного запаха еды нехорошо становится.
– Пойдем, - поднялся Оська.
– Я тебя накормлю.
– Давай, давай!
– встал Быков.
– Не надо, - попятился Малыш.
– Так
Оська ухватил Малыша за плечи и, припадая на короткую правую ногу, вытолкнул его из каюты. За ним поднялись и остальные.
Буря не затихала. Из непроглядной темени вырастали волна за волной и с глухим рокотом разбивались об острый форштевень. По палубе с сердитым шипением металась черная вода, захлестывала ноги матросов, тащивших обмякшего, вялого Малыша в надстройку.
УДАР
Шторм затих лишь на третьи сутки. Жизнь на траулере быстро вошла в привычную колею. После вынужденного безделья рыбаки трудились на редкость слаженно. Обычная после шторма качка, хлещущая в шпигаты вода почти не мешали им.
Когда на палубе все хорошо, незачем дергать людей окриками из рубки. Бассаргин молча наблюдал за ними из открытого окна, потом отошел к Ивану Кузьмичу, прокладывающему на карте курс "Ялты".
– Пора бы нам определиться.
– Бассаргин показал на тонкую карандашную линию на карте.
– Шли мы переменными курсами. Да и шторм сбил нас. Прокладка наверняка сейчас не точна.
– Хорошо бы определиться, - согласился Иван Кузьмич.
– Только вторые сутки ни солнца, ни звезд не видно.
– Осень, - ответил капитан.
– Можно и две недели не увидеть...
Оборвал его возглас с полубака:
– Воздух!
– Воздух!
– подхватили на палубе.
– Воздух!
Частый, захлебывающийся бой судового колокола смешался с голосами матросов, с надвигающимся басовым гудением самолетов.
Анциферов, широко размахивая негнущейся правой рукой, огромными скачками промчался по трапу на ходовой мостик, к пулемету.
– Расчехляй!
– кричал он на бегу.
– Шевелись!
Иван Кузьмич в два прыжка оказался у окна. Увидел быстро приближающиеся самолеты. Шли они низко, сливаясь с серым морем, потому и заметили их не сразу.
Бассаргин высунулся почти по пояс в окно и закричал:
– Занять места по боевому расписанию. Без суеты!
Матросы разбежались в разные стороны. Один лишь тралмейстер вскочил на крышку люка и что-то кричал в рубку, показывая на спущенный трал.
За "Ялтой" тянулись сотни метров стальных ваеров с тралом. Спущенная тяжелая снасть сковала судно, лишила его наиболее надежной защиты от самолетов - маневра.
Бассаргин побледнел. Выхода из положения не было. Даже обрубить ваера и бросить трал было поздно. Покачивающаяся на волнах "Ялта" была неподвижной мишенью для вражеских самолетов.
На ходовом мостике застучал пулемет. Звук его гулко, до боли в ушах, отдавался в рубке, заглушал голос капитана.
Крайний самолет отвалился от группы, с режущим уши воем спикировал на скованную тралом "Ялту" и промчался над ней, не сбросив бомб. Второй вышел точно на полубак, полоснул по палубе и надстройке пулеметной очередью.