Команда осталась на судне

Кубанский Георгий Владимирович

– А как остальные?
– кричали с палубы.
– Всех назовите!

– Первая и вторая вахты вытянули меньше пяти на брата, - ответил капитан.
– Командиры немного отстали...
– Он заметил неловко переминающегося рядом с собой боцмана и недовольно спросил: - Что у тебя?

– Дело такое...
– Матвеичев вздохнул и переступил с ноги на ногу. Насчет продовольствия.

– Да что ты за душу тянешь?
– вспылил Иван Кузьмич, уже понимая, о чем пойдет разговор.
– Выкладывай.

– Хлеба осталось на шесть

дней всего, - решился наконец боцман. Жиров и сахару тоже... дней на восемь.

– Налегай на рыбку, - недовольно бросил Иван Кузьмич.

Уйти с богатого косяка с незаполненными трюмами? Даже мысли такой нельзя было допустить!

– И так-то налегаем.
– Боцман снова переступил с ноги на ногу. Только без хлеба трещочка не идет. Работенка наша... сами знаете.

– Сократи норму хлеба!
– сухо приказал Иван Кузьмич и отвернулся к окну, показывая, что разговор окончен.

Матвеичев потеребил в руках шапку и вышел.

Иван Кузьмич стоял у окна и не видел ни палубы, ни моря. Досада душила его. Бродили по морю. Скребли тралом голое дно... И людей кормили досыта. А теперь, когда с таким трудом оседлали косяк - и какой косяк! продовольствие на исходе.

Капитан взглянул на часы. Подходило время радиосвязи с портом. Иван Кузьмич вызвал на вахту Анциферова, а сам прошел в радиорубку.

Доклад его был короток, даже сух. Зоя заметила состояние капитана и держалась деловито, по-служебному.

– Задачу вы выполнили, - ответил порт.
– Проверьте, старательно проверьте косяк и, как только останется двухсуточный запас продовольствия, определитесь поточнее и возвращайтесь.

Иван Кузьмич вышел из радиорубки. Настроение было отвратительное. Уйти с такого косяка полузагруженным? После гибели капитана, после каждодневного риска! Этого Иван Кузьмич даже представить себе не мог.

Промысловый азарт похож на болезнь. Он притупляет все чувства, кроме одного: больше взять из моря. Больше! Так получилось и с Иваном Кузьмичом. Стоило ему попасть в хорошую промысловую обстановку, и все помыслы его оказались настолько заняты уловом, что даже услышанное из порта: "Задачу вы выполнили" - было воспринято им как нечто второстепенное. Ни о чем ином, кроме улова, он и думать не мог. Даже война, опасность оказались оттеснены куда-то в сторону.

Больше рыбы, больше! Для тех, кто проливает свою кровь на фронтах, для их жен, детей, матерей. Несколько раз за сутки Иван Кузьмин спускался в трюмы, проверял, как прибавляется в чердаках треска. С лица его не сходило недовольное выражение. Не раз, глядя из рубки на неловкие движения матроса-новичка, он с трудом преодолевал знакомый зуд в руках. Взялся бы сам за нож да показал, как разделывают треску старые поморы.

Но капитан ничего не мог изменить. Запасы продовольствия таяли. "Ялта" должна была вернуться в Мурманск загруженной лишь наполовину.

При одной мысли об этом капитан мрачнел.

– Давай, ребята, давай!
–

гремел его голос.
– Пока небо полыхает, старайтесь. Под утро погаснет наше освещение. Все отдохнете. Досыта!

Подогревать команду было незачем. Промысловый азарт охватил не только бывалых рыбаков, но и новичков, впервые стоявших у рыбодела.

Замолкнет капитан, и снова на палубе тишина. Слышен лишь мягкий звук головорубов да сочные шлепки падающей на желоба рыбы. Странные, зеленоватые с голубым отливом люди выстроились по трое за каждым столом и плавно, словно в ритме им одним слышной и понятной музыки, разделывали таких же странных, зеленых с черным, рыб.

ВЗРЫВ

Восьмые сутки удачного промысла были на исходе, когда Иван Кузьмич впервые позволил себе выспаться по-настоящему. Строго наказав вахтенному штурману разбудить его, если произойдет что-либо значительное, он прилег на диван.

Ему показалось, что он только заснул, когда дверь скрипнула.

Иван Кузьмич открыл глаза. На лбу его сбежались гневные морщины. В дверях стоял боцман. Мог бы найти другое время.

– В салон просят, - сказал Матвеичев.

– Меня?
– приподнялся Иван Кузьмич.
– Кто просит?

– Насчет хлеба.

Иван Кузьмич давно ждал этого неприятного объяснения и все же подготовиться к нему не успел.

– Обратись к помполиту, - буркнул он.
– Пускай разберется...

– Корней Савельич там. Только без вас невозможно, - настаивал Матвеичев.
– Никак.

В салоне шестеро матросов сидели перед полными мисками. Возле каждого из них лежало по куску хлеба.

– Что у вас тут стряслось?
– с нарочитой беспечностью спросил Иван Кузьмич.

– С хлебом нас жмут, - поднялся со скамьи Марушко.
– Жмут так... спасу нет. Что ни день, пайку уменьшают. Сегодня к обеду дали по куску хлеба, и все.

– Я приказал рыбы не жалеть.
– Иван Кузьмич обернулся к боцману.

– На одной рыбе не поработаешь, - заговорил пожилой кочегар.
– Мы все отдаем палубе. Сил не жалеем. Но и нам отдайте что положено. И так-то замотались за неделю... Не люди стали.

– Все?
– сухо спросил Иван Кузьмич и обратился к стоящему в стороне Корнею Савельичу: - Вы объяснили команде наше положение?..

– По три раза на день объясняет, - перебил его Марушко.
– Все разъяснил. Только разъяснениями брюхо не набьешь.

– И тем не менее, - сухо остановил его капитан, - до возвращения в порт придется работать на сокращенном пайке.

– Какая ж это работа?
– проворчал кочегар.
– И так-то ноги не держат. Шуруешь, шуруешь у топки. А потом нож в руки и айда на подвахту, шкерить.

– По шестнадцати часов не отходим от рыбоделов, - подхватил Марушко.

– Вечером, на смене вахт, соберите общее собрание, - сказал Иван Кузьмин помполиту.
– Пускай выскажутся не трое-четверо, а вся команда.