Команда осталась на судне
Шрифт:
– А как остальные?
– кричали с палубы.
– Всех назовите!
– Первая и вторая вахты вытянули меньше пяти на брата, - ответил капитан.
– Командиры немного отстали...
– Он заметил неловко переминающегося рядом с собой боцмана и недовольно спросил: - Что у тебя?
– Дело такое...
– Матвеичев вздохнул и переступил с ноги на ногу. Насчет продовольствия.
– Да что ты за душу тянешь?
– вспылил Иван Кузьмич, уже понимая, о чем пойдет разговор.
– Выкладывай.
– Хлеба осталось на шесть
– Налегай на рыбку, - недовольно бросил Иван Кузьмич.
Уйти с богатого косяка с незаполненными трюмами? Даже мысли такой нельзя было допустить!
– И так-то налегаем.
– Боцман снова переступил с ноги на ногу. Только без хлеба трещочка не идет. Работенка наша... сами знаете.
– Сократи норму хлеба!
– сухо приказал Иван Кузьмич и отвернулся к окну, показывая, что разговор окончен.
Матвеичев потеребил в руках шапку и вышел.
Иван Кузьмич стоял у окна и не видел ни палубы, ни моря. Досада душила его. Бродили по морю. Скребли тралом голое дно... И людей кормили досыта. А теперь, когда с таким трудом оседлали косяк - и какой косяк! продовольствие на исходе.
Капитан взглянул на часы. Подходило время радиосвязи с портом. Иван Кузьмич вызвал на вахту Анциферова, а сам прошел в радиорубку.
Доклад его был короток, даже сух. Зоя заметила состояние капитана и держалась деловито, по-служебному.
– Задачу вы выполнили, - ответил порт.
– Проверьте, старательно проверьте косяк и, как только останется двухсуточный запас продовольствия, определитесь поточнее и возвращайтесь.
Иван Кузьмич вышел из радиорубки. Настроение было отвратительное. Уйти с такого косяка полузагруженным? После гибели капитана, после каждодневного риска! Этого Иван Кузьмич даже представить себе не мог.
Промысловый азарт похож на болезнь. Он притупляет все чувства, кроме одного: больше взять из моря. Больше! Так получилось и с Иваном Кузьмичом. Стоило ему попасть в хорошую промысловую обстановку, и все помыслы его оказались настолько заняты уловом, что даже услышанное из порта: "Задачу вы выполнили" - было воспринято им как нечто второстепенное. Ни о чем ином, кроме улова, он и думать не мог. Даже война, опасность оказались оттеснены куда-то в сторону.
Больше рыбы, больше! Для тех, кто проливает свою кровь на фронтах, для их жен, детей, матерей. Несколько раз за сутки Иван Кузьмин спускался в трюмы, проверял, как прибавляется в чердаках треска. С лица его не сходило недовольное выражение. Не раз, глядя из рубки на неловкие движения матроса-новичка, он с трудом преодолевал знакомый зуд в руках. Взялся бы сам за нож да показал, как разделывают треску старые поморы.
Но капитан ничего не мог изменить. Запасы продовольствия таяли. "Ялта" должна была вернуться в Мурманск загруженной лишь наполовину.
При одной мысли об этом капитан мрачнел.
– Давай, ребята, давай!
–
– Пока небо полыхает, старайтесь. Под утро погаснет наше освещение. Все отдохнете. Досыта!
Подогревать команду было незачем. Промысловый азарт охватил не только бывалых рыбаков, но и новичков, впервые стоявших у рыбодела.
Замолкнет капитан, и снова на палубе тишина. Слышен лишь мягкий звук головорубов да сочные шлепки падающей на желоба рыбы. Странные, зеленоватые с голубым отливом люди выстроились по трое за каждым столом и плавно, словно в ритме им одним слышной и понятной музыки, разделывали таких же странных, зеленых с черным, рыб.
ВЗРЫВ
Восьмые сутки удачного промысла были на исходе, когда Иван Кузьмич впервые позволил себе выспаться по-настоящему. Строго наказав вахтенному штурману разбудить его, если произойдет что-либо значительное, он прилег на диван.
Ему показалось, что он только заснул, когда дверь скрипнула.
Иван Кузьмич открыл глаза. На лбу его сбежались гневные морщины. В дверях стоял боцман. Мог бы найти другое время.
– В салон просят, - сказал Матвеичев.
– Меня?
– приподнялся Иван Кузьмич.
– Кто просит?
– Насчет хлеба.
Иван Кузьмич давно ждал этого неприятного объяснения и все же подготовиться к нему не успел.
– Обратись к помполиту, - буркнул он.
– Пускай разберется...
– Корней Савельич там. Только без вас невозможно, - настаивал Матвеичев.
– Никак.
В салоне шестеро матросов сидели перед полными мисками. Возле каждого из них лежало по куску хлеба.
– Что у вас тут стряслось?
– с нарочитой беспечностью спросил Иван Кузьмич.
– С хлебом нас жмут, - поднялся со скамьи Марушко.
– Жмут так... спасу нет. Что ни день, пайку уменьшают. Сегодня к обеду дали по куску хлеба, и все.
– Я приказал рыбы не жалеть.
– Иван Кузьмич обернулся к боцману.
– На одной рыбе не поработаешь, - заговорил пожилой кочегар.
– Мы все отдаем палубе. Сил не жалеем. Но и нам отдайте что положено. И так-то замотались за неделю... Не люди стали.
– Все?
– сухо спросил Иван Кузьмич и обратился к стоящему в стороне Корнею Савельичу: - Вы объяснили команде наше положение?..
– По три раза на день объясняет, - перебил его Марушко.
– Все разъяснил. Только разъяснениями брюхо не набьешь.
– И тем не менее, - сухо остановил его капитан, - до возвращения в порт придется работать на сокращенном пайке.
– Какая ж это работа?
– проворчал кочегар.
– И так-то ноги не держат. Шуруешь, шуруешь у топки. А потом нож в руки и айда на подвахту, шкерить.
– По шестнадцати часов не отходим от рыбоделов, - подхватил Марушко.
– Вечером, на смене вахт, соберите общее собрание, - сказал Иван Кузьмин помполиту.
– Пускай выскажутся не трое-четверо, а вся команда.