Командарм
Шрифт:
— Давай, определимся, — Манцев отложил папку с документами в сторону и прямо посмотрел на Макса. — Сажать, как я понимаю, ты его не собираешься, иначе, зачем бы тебе идти с этим ко мне? У тебя у самого прав поболее моего, и компетенция на сто процентов твоя. Значит, что?
— Я хотел бы, чтобы ты поговорил с ним тет-а-тет и объяснил, что ему лучше уйти в отставку… тихо и по-хорошему…
— Лучше чем что? Чем предлагаешь его пугать? Ты полагаешь, кто-нибудь решится отдать замнаркома под трибунал?
— Думаю, что до трибунала не дойдет… — Усмехнулся Кравцов, прекрасно понимавший, куда клонит собеседник. —
— Случается, — кивнул Манцев и задумался.
— Нет, — сказал он через секунду. — Не сходится. Это не то, что ты пытаешься мне продать. Ну, ворует, допустим. — Манцев простучал длинными узловатыми пальцами какой-то быстрый, но неразборчивый ритм. — Украл деньги парии… Сколько ты говоришь, девятьсот тысяч золотом? А доказательства? То ли да, то ли нет, но допустим… Что еще? Устроил в Приднестровье удельное княжество. Пьет, гуляет… Разложение, финансовые нарушения. Плохо, конечно, но… Предполагаю, что в этом случае, ты бы с ним сам поговорил. Если хочешь, чтобы я вмешался, говори на чистоту: где он тебе дорогу перешел, и в чем? В чем загвоздка? Хочешь Лашевича в наркомы продвинуть?
— Лашевича наркомом не назначат. — Покачал головой Макс. — Он мужик неплохой, и на своем месте цены ему нет, но…
— Потом не назначат, — согласился Манцев. — А сейчас? Кто будет временно исполнять обязанности? Котовский или Лашевич? Есть разница?
— Есть, — не стал спорить Кравцов. — Ты, Василий, в ВСНХ сколько времени работаешь?
— Вопрос понял. — Кивнул Манцев. — Со Львом не просто, но интересно. Работает хорошо, голова варит, соображает быстро и большей частью, по-моему, верно. Но я не уверен, что мы делали революцию для того, чтобы в шалманах на Тверской нэпманы французским шампанским черную икру запивали.
— Не буду спорить, но по факту экономика восстанавливается, и голода нет.
— Нам еще индустриализацию проводить.
— Так ведь проводим, разве нет? Я в Питере видел…
— Что ты там видел! — Махнул длинной кистью Манцев. — Я здесь в ВСНХ много больше вижу и, поверь, до сих пор не знаю, кто прав, а кто — нет. Не складывается пока мозаика.
— Хорошо, — Кравцов достал трубку. — Не возражаешь?
— Дыми!
— Троцкий… — Макс задержал руку над развязанным кисетом и поднял взгляд на Манцева. — Ему весь этот капитализм самому — нож острый, и не ему одному! Мне, думаешь, нравится? А выбор? Начнем приказами экономику строить, так при нашем уровне образования, дисциплины и связанности территории только тюрьму построить можно. А я в Коммуне еще пожить хочу!
— В коммуне! Ишь ты! — усмехнулся Манцев. — Вот этим ты меня и купил, товарищ Максим.
— Чем это? — нахмурился Кравцов.
— Коммуной своей, — усмешка превратилась в улыбку вполне добродушного свойства. — В девятнадцатом на тебя целое дело завели. Не знал? Ну, так знай. Писали. Писателей у тебя в дивизии да и реввоенсовете армии много оказалось. Строчили доносы только так. А ты, между прочим, бывший эсер, из офицеров, буржуазного происхождения. С комиссаром опять же полаялся, Подвойского обматерил, чекистам маузером угрожал…
— Было дело, — Кравцов и это, и другие дела помнил, что называется, "в лицах", и прекрасно понимал, что любое из них могло закончиться для него плохо, хотя у кого тогда не случалось ничего подобного? Только у ленивых и ущербных духом! Все не без греха, но в то же время, многое зависит от ситуации и, черт знает, от чего еще. На самом деле, как удача повернется, так и будет. Захочет — пронесет, не захочет — получишь так, что мало не покажется. Думенко и Миронова не за большие преступления расстреляли, а Котовский за троих накуролесил, а все равно — замнаркома. Судьба.
— Ну, вот, а один порядочный человек, приставленный к тебе Особым отделом фронта…
— Это кто же? — нахмурился Кравцов, припоминая в лицах свое тогдашнее окружение.
— Оставим благодетеля безымянным. — Манцев не даром столько лет прослужил в ЧК, знал правила, хоть и не делал из них догмы. — Он главное сказал. Донес, что ты часто говоришь о Коммуне, и не на митинге или там на партячейке. А ночью у костра, за стаканом самогона…
"Резник, значит… Ну-ну…"
— … И вот прочел я тот рапорт, Макс, и дело твое прикрыл. Очень мне эта черта в тебе понравилась. Мне, понимаешь ли, революционная романтика тоже не чужда, даже при том, каким делом приходится заниматься. А может быть, именно поэтому… Но мы не закончили. По поводу связности территории, дураков и дорог, хотелось бы заметить, что и капитализм у нас дурной выходит. Впрочем, он и везде-то не сахар, ты же знаешь! А в период первоначального накопления, и вовсе, от жадности с ума сходит и готов на любую подлость. Про триста процентов помнишь?
— Я Маркса еще в гимназии читал. — Обиженно ответил Кравцов и процитировал по памяти, — "Если обеспечить капиталу 10 % прибыли, он будет согласен на всякое применение. При 100 % он попирает все человеческие законы, при 300 % нет такого преступления, на которое он не рискнул бы хоть под страхом виселицы…"
— Ишь ты, какой! — почти восхищенно воскликнул Манцев.
— Да, я такой, — согласился Макс. — И должен тебе сказать, товарищ Василий, что для того, чтобы нэпман не борзел, а наши товарищи, которые нам уже не товарищи, не воровали, мы и поставлены. И вы — ОГПУ, и мы — Военконтроль. А еще прокуратура, ревтрибунал, ЦКК и РКИ.
— Ну, допустим, — кивнул Манцев. — Но ты мне не все сказал, ведь так? Есть что-то еще, кроме политики и экономики. Нутром чую, и не говори, что ошибаюсь!
— Котовский угрожает моей женщине. — Ну, что ж, когда Кравцов шел к Манцеву, он понимал, что говорить придется начистоту, или не следовало затевать все это вовсе.
— Ага, а твоя женщина, случайно, не завсектором в Орготделе ЦК? — хитровато прищурился Манцев.
— Случайно, да, но то дерьмо, которое может копнуть Григорий Иванович пахнет так плохо, что потом в жизнь не отмоешься, даже если все это из пальца высосано.
— Вот как! — Манцев шевельнул носом, принюхиваясь к табачному дыму, и полез в карман за портсигаром. — Это что, насчет ее сестры что-нибудь?
— Твою мать! — опешил Кравцов. — А ты-то откуда…?
— Так еще в двадцать первом донесли, — отмахнулся Манцев. — Как только ты вверх попер, на тебя сразу же папочку завели. Военной тайны не открываю, у тебя, небось, тоже на всех наших дела заведены, нет?
— Не знаю, — пожал плечами Кравцов. — Я в должность тока-тока вернулся, еще не разобрался, где и что.