Командир и штурман
Шрифт:
– Капитан Харт.
Мистер Болдик фыркнул и сжал губы. Помолчав, он отхлебнул из своей кружки, затем произнес:
– Я встречался с ним время от времени в течение тридцати лет. Очень он любит разыгрывать людей.
Пока оба обсуждали весьма странное чувство юмора капитана Харта, мистер Болдик мало-помалу опустошил свою кружку.
– Нет, – произнес он, поставив кружку на стол, – мы оставили вам, можно сказать, вполне приличную команду. Десятка два, а то и четыре отборных матросов, добрая половина из них – настоящие военные моряки, таких еще поискать надо в экипажах нынешних линейных кораблей. Что до второй половины, то есть непросыхающих пьянчуг, то где их нет? Кстати, капитан Аллан оставил вам распоряжение насчет одного из них – Айзека Уилсона,
– А как насчет штурмана? Я слышал, что он большой знаток своего дела.
– Маршалл-то? Так оно и есть. – И снова мистер Болдик фыркнул, сжав губы. К этому времени он успел выцедить еще одну кружку грога и сказал без обиняков: – Не знаю, что вы думаете насчет тех, кто пускает слюни при виде матросской задницы, но я лично считаю, что занятие это неестественное.
– Что ж, в том, что вы сказали, есть смысл, мистер Болдик, – отозвался Джек Обри. Затем, чувствуя, что надо высказаться определеннее, он добавил: – Я не люблю эту братию. Но должен признаться, мне не хотелось бы видеть, как человека вешают за такие дела. С судовыми мальчиками, наверное, балуется?
– Да нет, – ответил, подумав, мистер Болдик. – Не скажу, чтоб он этим занимался. Во всяком случае, теперь. Да и не люблю я наговаривать на человека у него за спиной.
– Тем лучше для флота, – отозвался Джек Обри, махнув рукой, и вскоре распрощался. Лейтенант побледнел и покрылся потом; был он жалок, болтлив и пьян.
Трамонтана – холодный северный ветер – успел посвежеть, так что пришлось брать два рифа на марселях; жесткие листья пальм стучали друг о друга, небо совершенно очистилось от облаков. За пределами гавани возникали короткие крутые волны, и у жаркого воздуха появился какой-то странный привкус – не то соли, не то вина. Натянув поглубже треуголку, Обри набрал в легкие воздуха и произнес вслух:
– Господи, до чего же хорошо жить на белом свете!
Время Джек рассчитал точно. Он зайдет в гостиницу, убедится, что обед будет отменного качества, почистит мундир, возможно, осушит бокал вина. Патент искать не придется: пакет лежал у него за пазухой и приятно похрустывал при каждом глубоком вдохе.
Оставив позади «Корону», он спустился к воде, едва пробило без четверти час, и почувствовал, как у него перехватило дыхание. Сев в шлюпку, Джек произнес лишь одно слово: «Софи» – у него сильно забилось сердце и в горле запершило. «Неужели я боюсь?» – спросил себя Джек. С мрачным видом он разглядывал эфес шпаги, почти не замечая, как легко скользит шлюпка по запруженной кораблями гавани. Внезапно перед ним возник корпус «Софи», и лодочник завозился с отпорным крюком.
Мгновения было достаточно, чтобы заметить четко выровненные реи, расцвеченный флагами борт, молодых моряков в белых перчатках, бегом таскающих обвитые бязью швартовные концы, услышать солидное посвистывание боцманской дудки, поблескивающей на солнце. Шлюпка с глухим стуком ткнулась в борт судна. Обри поднялся на палубу под оглушительные вопли унтер-офицеров. Едва нога его коснулась трапа, послышалась хриплая команда и стук ружейных прикладов морских пехотинцев, которые взяли «на караул». Все офицеры сняли треуголки. Поднявшись на шканцы, молодой капитан тоже обнажил голову.
Унтер-офицеры и мичманы надели парадную форму, но их синяя с белым шеренга на сверкающей палубе
– Мистер Маршалл, прошу вас, представьте мне господ офицеров.
Каждый из них поочередно шагнул вперед: казначей, за ним помощники штурмана, мичманы, канонир, плотник и боцман. Каждый из них кланялся, провожаемый внимательными взглядами всей команды. Джек Обри продолжал:
– Господа, я рад с вами познакомиться. Мистер Маршалл, прошу вас, постройте всю команду на корме. Поскольку лейтенант отсутствует, свое назначение я зачитаю сам.
Не было никакой нужды выгонять кого-то из закутков нижних палуб: все матросы были на месте – чисто умытые, выскобленные – и внимательно наблюдали за происходящим. И тем не менее боцман и его помощники добрых полминуты свистели в трюмы команду «Все наверх!». Едва свистки стихли, Джек Обри подошел к перилам и достал свое назначение. При его появлении прозвучала команда: «Шапки долой!» – и он начал читать твердым, но несколько напряженным, механическим голосом:
– «От достопочтенного лорда Кейта…»
По мере того как он повторял знакомые строки, наполнившиеся теперь гораздо более глубоким смыслом, Обри вновь ощутил прилив счастья – благодаря торжественности события. Он грохотал:
«Отсюда следует, что ни вы, ни кто-либо из ваших подчиненных не вправе уклониться от своих обязанностей под страхом наказания». Слова эти он произнес с особым выражением. Сложив документ, он кивнул экипажу и убрал бумагу в карман.
– Превосходно, – произнес он. – Отпустите людей, а мы с вами осмотрим шлюп.
В наступившей благоговейной тишине Джек Обри увидел именно то, что он ожидал увидеть, – судно, подготовленное к осмотру и будто затаившее дыхание: как бы вдруг идеальная картина налаженного такелажа, с аккуратно свернутыми бухтами троса и перпендикулярно натянутыми фалами, не была ненароком нарушена. Оно в той же мере походило на себя, как и неподвижный боцман, вспотевший в стоящем колом парадном мундире, походил на самого себя, возящегося в грязной робе с марсель-реем во время сильной качки. И все же существовала важная связь между командой и надраенной добела палубой, до рези в глазах сверкающей бронзой двух четырехфунтовых пушек на шканцах, аккуратно вставленных внутрь бухт тросов цилиндров, выстроенными, как на параде, рядами котлов и кастрюль на камбузе. Весь этот блеск говорил о многом. Джек не раз сам пускал начальникам пыль в глаза, его было трудно провести, но он был доволен, что его встретили именно так. Он сделал вид, будто не замечает того, что на самом деле сразу приметил: куска ветчины, которую стащил кот – любимец команды; девок, которых мичманы укрыли под парусиной в складском отсеке, что не мешало им высовываться из-под груд парусов. «Не заметил» ни козла за клюз-баком, который вперил в него свои дьявольские зрачки и тут же нарочно нагадил, ни сомнительного предмета, похожего на пудинг, который кто-то с перепугу спрятал под бушпритом.
Но у Джека Обри был удивительно острый глаз – недаром он числился на флоте с девяти, а плавал с двенадцати лет, – и он получил немало других впечатлений. Штурман, против ожиданий, оказался рослым, с приятной внешностью, толковым моряком средних лет – напившийся в стельку мистер Болдик, видно, что-то напутал насчет его любви к мужскому полу. Боцман соответствовал такелажу, за который отвечал: он был крепким, надежным, проверенным и традиционным. Казначей и канонир были ни рыба ни мясо, хотя канонир слишком болезненно отнесся к замечаниям в свой адрес и до окончания смотра незаметно скрылся. Мичманы оказались гораздо приличнее, чем он ожидал: на бригах и куттерах они зачастую имели довольно жалкий вид. Но вот этого мальчишку, юного Бабингтона, на берег в таком виде выпускать нельзя. Провожая сына на флот, его мать, очевидно, рассчитывала, что он еще подрастет, но этого не произошло, и одна лишь треуголка, в которой он тонул, опозорила бы весь экипаж.