Командир и штурман
Шрифт:
Час спустя они оказались в узкости, оставив сзади город с его зловонием и дымкой, впереди простиралось сверкающее открытое море. Бушприт шлюпа показывал почти точно в направлении белой полосы на горизонте, возвещавшей восход солнца; ветер заходил к северу, свежея при этом. Некоторые матросы, ночью походившие на трупы, понемногу зашевелились. Вскоре их обольют из брандспойта, палуба приобретет свой надлежащий вид, и снова начнутся привычные судовые будни.
Атмосфера угрюмой добродетели сгустилась на «Софи», с трудом продвигавшейся на зюйд-вест, в район своего крейсирования, преодолевая периоды штилей, неустойчивых бризов и встречных ветров, проявлявших свою капризную натуру. Однажды, когда они оказались вдали от берега, небольшой островок Эйре, расположенный за восточным мысом Менорки, упрямо маячил в северной
– Мистер Риккетс, где ваш кортик? – резким тоном спросил Джеймс Диллон.
– Забыл его, сэр. Прошу прощения, сэр, – прошептал мичман.
– Сейчас же наденьте его и не смейте появляться на мостике одетым не по форме.
Бросив виноватый взгляд на капитана, на хмуром лице которого он не видел ничего, кроме осуждения, юный офицер кинулся вниз. Что казалось наказаний, то взгляды Джека Обри совпадали с мнением лейтенанта Диллона: поскольку эти бедняги подлежали порке, они были вправе ожидать, что экзекуция будет осуществлена в соответствии с ритуалом – у всех матросов хмурые лица, офицеры в треуголках с золотым галуном и кортиками на боку, барабанщик готов бить дробь.
Генри Эндрюз, судовой капрал, одного за другим приводил осужденных: Джона Хардена, Джозефа Бассела, Томаса Кросса, Тимоти Брайанта, Айзека Айзекса, Питера Эдвардса и Джона Сьюрела, повинных в пьянстве. Никто не сумел выступить в их защиту, никто не сумел выступить в собственную защиту.
– Дюжину линьков каждому, – сказал Джек Обри. – Если бы на земле существовала справедливость, то вы, Кросс, должны бы получить две дюжины. Такой ответственный парень, помощник канонира, позор!
На «Софи» было заведено устраивать экзекуции возле шпиля, а не у трапа. Виновные с мрачным видом выступили вперед, медленно сняли рубахи и ухватились за приземистый цилиндр. Помощники боцмана Джон Белл и Джон Морган связали им кисти рук – скорее для проформы, чем по иной причине. Затем Джон Белл выпрямился и, помахивая плетью, которую держал в правой руке, посмотрел на Джека Обри. Тот кивнул головой и изрек:
– Приступайте.
– Один,-торжественно произнес боцман после того, как девять туго свитых концов, рассекшие воздух, обрушились на обнаженную спину матроса. – Два. Три. Четыре…
Экзекуция продолжалась. Капитан холодным, привычным взглядом отметил, как ловко помощник боцмана хлещет шпиль, казалось бы, не щадя своего товарища. «Превосходно, – размышлял Джек Обри, – они или забираются в винный погреб, или же какой-то сукин сын принесет на борт достаточный запас выпивки. Если бы я это обнаружил, то задал бы ему хорошую взбучку, не стал бы с ним церемониться, как с этими пьяницами. Слишком уж их много: семеро за один день». Это не имело никакого отношения к жутковатым береговым забавам, от которых остались лишь воспоминания. Что же касается неподвижных, промокших насквозь моряков, валявшихся возле шпигатов после того, как шлюп вышел в море, то об этом тоже забыли. Они оказались в условиях порта, где не было строгой дисциплины, и об их художествах больше не вспоминали. Но теперь происходит нечто другое. Еще вчера он не решился проводить артиллерийские учения после обеда из-за того, что многие матросы, как он предполагал, слишком усердно опохмелялись, а с пьяных глаз угодить под лафет при откате – плевое дело. Иной мог сунуть физиономию в жерло пушки. В конце концов он заставил их выкатывать и вкатывать пушки, не производя выстрелов.
На разных судах принято по-разному реагировать на порку: старые матросы «Софи» предпочитали играть в молчанку, но Эдвардс (один из новичков), прежде служивший на «Кинге фишере», где такого правила не придерживались, при первом же ударе так громко взвыл, что молодой помощник боцмана от растерянности едва не выронил линек, и следующие два или три удара буквально повисли в воздухе.
– Что же ты, Джон Белл? – укоризненно произнес боцман вовсе не из неприязненного отношения к Эдвардсу, к которому относился с таким же равнодушием, как мясник, взвешивающий ягненка, но потому, что всякую работу надо выполнять добросовестно. Так что остальная часть экзекуции не дала Эдвардсу повода приглушить свои душераздирающие крики. Оглушительные для бедняги
«До чего же варварским показалось бы это зрелище непривычному глазу, – размышлял Стивен. – И до чего равнодушны к нему те, кого всегда могут выпороть. Хотя этот мальчик, похоже, ошеломлен». И действительно, Бабингтон выглядел бледнее обычного, когда гнусное дело было сделано и стонущего Сьюрела передали смущенным товарищам, которые унесли его прочь.
Но сколь непродолжительными оказались бледность и тревога этого юного джентльмена! Не прошло и десяти минут после того, как уборщик вытер шваброй следы экзекуции, как Бабингтон носился по снастям такелажа, гоняясь за Риккетсом, который от души веселился.
– Кто это там резвится? – спросил Джек Обри, увидев неотчетливые силуэты сквозь ткань грот – бом – брамселя. – Мальчишки?
– Юные джентльмены, сэр, – ответил старшина-рулевой.
– Кстати, – вспомнил капитан. – Я хочу их видеть. Очень скоро на их лицах вновь появились бледность и озабоченность, причем не без причины. Мичманы должны были произвести полуденные наблюдения солнца, чтобы рассчитать местоположение судна, причем расчеты следовало представить на отдельных листах. Эти листы, которые назывались «творчеством молодых джентльменов», были переданы капитану часовым, морским пехотинцем, со словами: «Расчеты молодых джентльменов, сэр», на что капитан Аллен (ленивый, бесцеремонный господин) имел обыкновение говорить: «Пошли-ка этих молодых джентльменов к такой-то матери с их расчетами» – и выбрасывал их в иллюминатор.
До сих пор Джек Обри был слишком занят с экипажем судна, чтобы уделять достаточно внимания образованию мичманов, но он взглянул на вчерашние координаты, согласно которым, с подозрительным однообразием, широта «Софи» составляла 39°21’ N и была довольно точна, а долгота была такой, какую судно могло бы достичь, если бы рассекло горный хребет позади Валенсии до глубины около 37 миль.
– Что за чушь вы мне показываете? – спросил он юношей.
Действительно, на такой вопрос ответить было невозможно; то же касалось и ряда других предложенных им вопросов. Да они и не пытались на них ответить. Однако согласились, что на судне их держат не для того, чтобы они развлекались и демонстрировали мужскую красу в увольнении, а изучали профессию, и что их журналы (которые они захватили с собой) не отличаются ни точностью, ни полнотой или регулярностью и что судовой кот делал бы записи аккуратнее. В будущем они будут обращать самое большое внимание на наблюдения и счисления координат мистером Маршаллом, ежедневно вместе с ним отмечая на карте местоположение судна; никто из них не вправе сдавать лейтенантский экзамен, не говоря о получении командной должности («Да простит меня Господь!» – произнес про себя Джек Обри), будучи невеждой, который не способен быстро определить координаты своего судна с точностью хотя бы до минуты. Кроме того, каждую субботу они должны будут показывать свои дневники, аккуратно и четко заполненные.
– Надеюсь, писать вы еще не разучились? Иначе вам придется пойти в обучение к писарю.
Они закивали головами: да, сэр, они в этом уверены, они постараются. Но капитан, похоже, не был в этом убежден, он велел им сесть на рундук, достать перья, листы бумаги, передать ему вон ту книгу, которая великолепно подойдет для диктовки.
Вот как получилось, что Стивен, расположившийся в тиши своего лазарета, чтобы поразмыслить о недуге пациента со слабым наполнением пульса, услышал голос Джека, неестественно медленный и какой-то зловещий, который проникал с палубы вместе со свежим воздухом через вентиляционную отдушину.
– Квартердек военного корабля можно, по справедливости, считать национальной школой обучения значительной части нашей молодежи. Именно здесь молодые люди привыкают к дисциплине и обучаются всем интересным деталям службы. Пунктуальность, чистоплотность, добросовестность и быстрота – вот чему в ней регулярно обучают; здесь приобретают привычку к трезвости и даже самоотречению, которая не может не оказаться чрезвычайно полезной. Научившись повиноваться, они научатся и командовать.
«Так, так, так», – сказал про себя Стивен и тут же вспомнил о бедном, исхудалом матросе с заячьей губой, лежавшем рядом с ним на подвесной койке, – вчерашнем новобранце, с вахты правого борта.