Командир Иванов
Шрифт:
Голос профессора вдруг забило шумом и треском, и приемник умолк: сели батареи. Тишина воцарилась в доме, только угли стреляли в печке. Лева смотрел на умолкшее радио. Голуб молча поднялся и вышел из дома. Через минуту он вернулся и положил на колени Леве две банки говяжьей тушенки.
Лева с недоумением посмотрел на банки.
— Это откуда?
— Ко дню твоего рождения берег, — сказал Голуб и лег на нары. «Ну вот, а ты презирал меня!» — мысленно сказал он Иванову.
Женя разделила консервы. Каждому досталось по небольшому
Событие тридцать третье. Обман для всеобщей пользы
«Ишь ты! — с завистью подумал Игорь о Голубе. — Красиво поступил. Такой подарок Леве припас!» И ему стало неприятно, что не он это сделал.
«Хорош же я, лежу, как мешок костей! — с тревогой подумал Игорь. — А ведь за командира остался».
Он с трудом поднялся, натянул полушубок и вышел. Его ослепило, ожгло морозом. Голова закружилась. Но он все же пошел куда-то, растревоженный мыслью, что раз он командир, то должен совершить нечто замечательное и всех удивить.
Он поднялся в седловину между сопок, и тут ему показалось, что из тумана прямо ему в глаза летят красные, синие, фиолетовые иглы. Игорь даже зажмурился. А когда в глазах прояснилось, понял: это просто редеет туман, а сквозь него прорывается солнце.
Потом он посмотрел вниз и увидел дымящуюся от промоин реку. Сердце от радости подскочило. Он понял, что перед ним долгожданная Ния.
«Всего лишь небольшой рывок! — думал он возбужденно. — И победа! Победа! А десант к ней приведу я!»
Игорь почувствовал прилив сил и быстро вернулся в дом.
— Ребята! — объявил он торжественно. — Река, к которой мы шли, перед нами. Неужели мы не найдем в себе силы на последний рывок?
— Никак не может без героизма, — засмеялся Вася.
— А ты можешь? — возмутился Игорь. — Или ты хочешь, чтобы о нас говорили: «А-а-а, это те самые, которые просидели у печки, хотя до Нии оставалось полшага?»
Вася ухмыльнулся.
— Слушайте мой приказ! — резко сказал Игорь. — Идем на последний штурм!
Через полчаса вездеход, натужно воя, втаскивал дом на склон между сопок. Дым из трубы тянулся хвостом. Ребята плелись сзади, поддерживая друг друга. Лишь Лева ехал в доме на нарах. От слабости он не мог подняться.
Перед самым гребнем полоз домика уперся в камень. Вездеход забуксовал на месте.
— Вперед, Ахмет! Вперед! — азартно кричал Игорь. — Рвани как следует!
Ахмет рванул. Из трещины, которую Игорь когда-то замазал грязью и о которой уже забыл, вырвался крюк и, как снаряд, ударил по вездеходу.
Второй трос запел, как струна.
Ничего не видя из кабины. Ахмет рванул еще раз, вырвав и второй крюк. Освобожденный вездеход прыгнул через гребень и ударился о землю, вильнул и влетел в глубокую яму, подняв тучу снега.
В это время дом покатился назад — вниз по склону. Скрипя и покачиваясь, набирал ход.
— Там же Лева! — с ужасом крикнула Женя. И бросилась вслед за домом, крича: — Лева! Лева!
Дом налетел на огромный валун и вздыбился, словно взорвался. Крыша слетела с него, как шапка. Бревна стали торчком, а потом попадали грудой. Из-под этой груды синей струйкой потек дымок.
Игорь Любавин, стоя на гребне, с ужасом смотрел то на торчащий из снега вездеход, то на груду бревен.
Больше всего ему хотелось, чтобы все вдруг оказалось как было: вездеход, домик и Вася с Дедом играют в шахматы.
Событие тридцать четвертое. Второго раза не будет
Сперва Иванов почувствовал, как вода заливается в сапоги, трогает ледяными пальцами грудь. Потом тело как будто отмерло. Только глаза еще жили. Они мерзли.
Держась за лед левой рукой, правую он погрузил в воду и нащупал на поясе нож. Он перерезал ружейный ремень и положил ружье поперек полыньи. Потом он перерезал лямки рюкзака, поймал его в воде и выкатил на лед.
Намокшая одежда тянула ко дну. «Ну, — сказал он себе, — давай!» Он знал, что сил хватит лишь на один рывок, что второго раза не будет. Сосредоточившись, он рванулся из полыньи и быстро откатился от нее по льду.
Потом он вскочил и побежал.
Все тело жгло и ломало. Но Иванов радовался этой боли, потому что боль — это жизнь. Но и боль уходила с каждой секундой. Ноги стали подламываться. Он споткнулся и упал.
«Отпрыгался!» — лежа в снегу, подумал Иванов.
Он сел и, с трудом разлепив веки, посмотрел на высокий берег. Что-то знакомое увидели его глаза, но угасающее сознание уже не в силах было подсказать, что это и откуда знакомо.
Однако Иванов встал на колени и полез на высокий берег. Он лез, прорывая в снегу глубокую борозду, скатывался вниз и снова лез.
Он долез до верха и, с трудом разодрав смерзшиеся ресницы, увидел древнее зимовье — охотничью избушку, коряво сложенную из огромных лиственничных стволов. Дверь была задавлена сугробом, и он долго ползал, разрывая коленями снег.
Наконец он открыл дверь, ввалился в избушку и упал на утоптанный земляной пол. Сложенный из камней очаг был набит дровами. Из-под дров торчал ком свившейся бересты.
Спасение было рядом, но Иванов не в силах был зажечь огонь. Ему хотелось плакать от обиды, но он давно разучился плакать.
С трудом он сел на земляном полу.
Правая рука оказалась на коленях, против отворота полушубка. Иванов осторожно навалился на локоть и стал впихивать руку внутрь. Через некоторое время он ощутил сырой мех полушубка и обрадовался: рука оживает! Он забрался ею под свитер и стал отогревать на теле. И когда руку заломило от боли, он обрадовался еще больше и нащупал аварийную коробку спичек.