Командир подводного атомного ракетоносца.
Шрифт:
Заход РПК СН в Гремиху состоялся на очень короткое время. В сейфе командира уже лежали, полученные ещё в Североморске, два вида опечатанных пакетов: одни вскрывались с выходом в море и началом боевой службы, другие – с получением специальных сигналов, указанных на пакетах, передаваемых в случае начала войны. Ящики с боевыми перфолентами целеуказаний, в соответствии с назначенным комплексом целей первого ядерного удара, лежали там же. Две торпеды с ядерными зарядами были загружены в торпедные аппараты, двенадцать торпед с обычными зарядами лежали на стеллажах. Малогабаритные аппараты внутри себя содержали две противолодочные, а два оставшихся больших – две электрические самонаводящиеся торпеды. Все запасы и имущество получено и загружено на крейсер согласно установленных норм. Короче: «ружьё» заряжено, осталось только взвести курок.
Все знали не только день выхода, но и время начала боевой службы. Дурацкое «табу» говорить об этом вслух, грозило серьёзными неприятностями тем, кто этот запрет нарушит. Получалось, что офицер уходил из дома на службу, и нет его - пропал на целых 3-4 месяца. Командование, изображая невинных красных девиц преклонного возраста, вынуждено было так же помалкивать:
– Что, нет вашего супруга? И давно? Ах, три месяца…- извините, мы сами не знаем, где ваш законный супруг.
Отчасти флотское командование было право. С момента выхода РПК СН из базы на боевую службу, ни дивизия, ни флотилия, ни флот кораблём не управляли. Где он, этот крейсер, и что делает – не их, извините, «собачье» дело. Крейсером на боевой службе управлял Главный штаб ВМФ. Только спустя несколько лет это управление было передано в штабы Флотов. Флотилии же, неизвестно для чего созданные, ни подготовкой, ни управлением ракетными крейсерами непосредственно на боевом патрулировании, никогда не занимались. Играть в прятки с самим собой в это время было занятием вынужденным. А то как же: при флотилиях РПК СН, жируя на дармовом хлебе, паразитировали целые особые отделы КГБ с адмиралом во главе. Они уж старались вовсю выжать из своих же подводников не только себе на хлеб, но и на масло:
– Где, кто, когда – бумажка к бумажке с компроматом, заводилась на каждого перспективного офицера. В нужный момент – нате вам, здравствуйте! Что-что, а своих в доску подводников, они умели подсиживать и бить гораздо лучше, чем врагов. И загоняли их – своих, в эту доску не считано. Опыт-то был о-го-го: от тюрем, до лагерей по всей Сибири….
Укротить эту «камарилью» дармоедов и наушников было не легко: чуть что, а тебе под нос досье…. Так что недругов Советской власти они плодили неустанно – денно и нощно в поте лица своего. Правда, как говорится, в семье не без урода – были и среди них нормальные офицеры, ибо и ежу понятно, что контрразведка должна врагов выявлять, а не плодить их своими непрофессиональными действиями.
На крейсер к Антону от особого отдела был приставлен капитан 3 ранга Владимир Радченко. Он понимал, что по штату на крейсере «мохнатое ухо» не предусмотрено и ему, как контрразведчику, делать там нечего. Однако он был тем редким исключением порядочных офицеров, которые старались хоть чем-нибудь быть полезным экипажу. С заходом лодки в Гремиху Антон узнал, что его Светлана с сыном, на «Амге» благополучно совершили переход в посёлок Островной. Они уже вселились в дом №13 на самой верхотуре -9 этаже. Сработало стадное правило: последнему или опоздавшему – кость, тем более что этот «опоздавший» отсутствовал и уходит на боевую службу. Квартира действительно была дерьмо: сырая, практически не отапливалась, окна щелястые…. Антон в течение дня и ночи как мог, шпаклевал дыры, закрывал одеялами и другими подручными материалами окна и двери. Ко всему же жена и сын грипповали….
А время… - часы тикали, отсчитывая его, и невзирая ни на что, Земля вертелась. Липовецкий обнял своих жену и сына и, сказав до встречи через три месяца, убыл на корабль. Через два часа ракетный крейсер «К-470» отчалил от пирса и ушёл на свою первую боевую службу.
Заместитель командира дивизии капитан 1 ранга Миловидов В., назначенный на поход старшим, не мудрствуя лукаво, взял одну боевую смену экипажа под свою опеку и исправно нёс ходовую вахту. Остальные две смены разделили между собой Липовецкий и Журавский. Нужно было научиться жить совершенно по-новому целому коллективу людей, отрезанных глубинами океана от земли и привычного мира обитания человека.
– Товарищи офицеры, - обратился Антон к командирам боевых частей, собранных в центральном посту. Затем, включив переговорное устройство корабля «на циркуляр», он продолжил своё обращение – товарищи матросы и старшины, мы приступили к выполнению поставленной нам задачи:
– Боевое патрулирование в готовности к нанесению ракетно-ядерного удара по наземным объектам противника по приказанию Верховного главного командования в кратчайший срок или в назначенное время.
– Передо мной лежит распорядок дня, согласно которому экипаж начинает жить по сменам. Для всех нас привычные часы приёма пищи, отдыха и сна – соответственно часы дня и ночи смещаются и приобретают новые очертания. Сами понятия день и ночь, теряют привычный смысл не только потому, что мы в прочном корпусе под водой, но и из-за непрерывно меняющегося их физического смысла в результате смены часовых поясов в ходе плавания. Жить мы будем по времени Московскому. Привычное мироощущение: звёзды, Луна, Солнце, воздух и земля для вас потеряет обычный смысл – вы их не будете ощущать своими органами чувств в течение всего срока боевой службы. Но мы должны жить, работать, учиться, тренироваться, обслуживать работающую технику, бороться за свою жизнь и быть готовым выполнить основную, поставленную командованием, задачу по боевому использованию оружия, - Антон выключил тумблер циркуляра переговорного устройства. В отсеках и в центральном посту крейсера стояла тишина. Было слышно, как за бортом в шпигатах лёгкого корпуса шелестит вода, да сплошной приглушенный гул, работающих механизмов главной энергетической установки, напоминал о скрытой, затаившейся жизни внутри субмарины.
– Что ж, будем выполнять, поставленную перед кораблём, задачу, - обратился Антон уже к офицерам в центральном посту. – Ваши предложения, в том числе, самые невероятные, по распорядку дня и, вообще, о нашей жизни, быту, отдыхе и работе в течение похода прошу подавать мне. Будем их обсуждать, принимать к действию или отбрасывать. Нужно перестраиваться жить в новых условиях, ибо боевая служба это не только выполнение задачи – это своеобразный образ жизни, подчёркиваю, не существования, а жизни. Так что будем жить и работать, - закончил командир.
– Валентин Николаевич, - обратился Антон к Миловидову, - просвети меня, пожалуйста, когда прекратится этот бардак из-за вопиющего непрофессионализма нашего командования?
– Если отвечать в общем плане, то никогда, а в частностях…, что ты имеешь в виду?
– Что я имею в виду? Для разрешения сомнительных вопросов, как сказал Козьма Прутков: «зри в корень!»
– Ну и что ты там узрел?
– Начнём сначала - с начала нашей службы. Служба-то не простая, а боевая и все, кому не лень, об этом долдонят. И задача нам поставлена боевая. В течение службы, исходя из этого, мы ведём журнал боевых действий. А вот после прихода в базу оказывается, что мы выполняли простой автономный поход. Где же тут логика?
– Странный ты человек, Антон, логика состоит в том, что за боевую службу нужно платить и деньгами, и наградами тому, кто её выполняет. В нашем же случае, расплатившись жизнями и здоровьем, мы возвращаемся в базу и становимся равными со всеми, кто сидит на берегу и этого боевого патрулирования и знать не желает. Поверь мне, вернувшись в базу, ты будешь сдавать кучу бумаг и отчётов. Будешь радоваться если какой-нибудь штабник, покопавшись в этих бумагах, не схлопочет для тебя «фитиль». Если бы деньги и ордена давали за успешно выполненные боевые задачи, то твоя грудь уже давно сверкала бы вся в орденах. А так, ты же знаешь, ордена у нас распределяют по случаю за освоение новой или старой техники, за успехи в боевой и политической подготовке, за безупречную службу с ложкой в руках, за походы и переходы к красным, белым и ещё один только чёрт знает, зачем и куда. А вот, допустим, за пять боевых служб, а у тебя, их, если останешься жив, обязательно наберётся ещё больше, ты получишь фиг с маслом. Кому-кому, а тебе и всему экипажу известно, что во время этих служб у тебя возникнут десятки ситуаций и случаев риска жизнью и здоровьем в постоянном противодействии реального противника и стихий природы. Только одно постоянное изматывающее давление ответственности за людей экипажа и боевую готовность ядерного оружия может любого нормального человека свести с ума. Ядерное оружие – это десятки разрушенных городов, смерть миллионов людей, невозвратное заражение земли на сотни лет. И всё это в твоих руках, командир. И дай бог при такой нагрузке и ответственности сохранить рассудок и светлый разум. Я уже не говорю, что ежедневно тебе нужно будет принимать решения: как бы с учётом всех минусов и плюсов не оказаться под прицелом противолодочных сил «вероятного» противника. Это на берегу он вероятный, здесь же на боевой службе противолодочные подводные лодки, боевые надводные корабли, базовая патрульная противолодочная авиация, вертолёты, стационарные системы обнаружения и слежения – реальней противника быть не может. Тут держи ухо востро, командир, раскроешь «коробочку» - получишь торпеду в бок и «хенде хох» не успеешь крикнуть, как пойдёшь ко дну. Нашим «вероятным» и платят в раз 15 больше, и ордена дают за дело, а не за показуху. Вот они и «роют» землю. Ай, не трави душу!
– Русские пьют, русские пьют! От такой жизни если пить не станешь – свихнёшься.
– Что-то разговор мы завели «за упокой». Давай «во здравие» я расскажу тебе житейскую быль. Вот послушай, - начал рассказывать Липовецкий.
– В доме где я жил, когда учился на классах в Ленинграде в соседнем подъезде имел квартиру какой-то очкарик – кандидат наук, мужик тихий и добродушный. Через стенку его квартиры обитал алкаш – не то, чтобы вредный совсем: просто жил один, жена умерла и он с тоски часто выпивал. Он имел вредную привычку когда «врезал» - от удовольствия, когда не «врезал» - от огорчения, но всё равно в морду жизни, зайдя в квартиру, снимал один за другим ботинки и со всего размаху, опять таки один за другим, бросал их в стенку совместную с квартирой очкарика. Сосед вздрагивал, алкоголик, с удовлетворённым чувством выполненного долга, ложился спать. Частенько местные пенсионеры во дворе в конце месяца, в связи с безденежьем, у кандидата наук просили трояк на бутылку и тот – добрая душа, не отказывал, но однажды пожаловался на соседа. Распивая водку на полученный «бакшиш» собутыльники наказали нарушителю спокойствия ботинки в стенку больше не бросать.