Командировка в ад
Шрифт:
— Меняю на ключ от наручников.
Шварцкопф с иронией глянул, в его глазах читалось нечто вроде «вот каково единство ваших рядов», и протянул ключ. Касаткин-Ростовский избавился, наконец, от балласта.
— Боря! Ты как? — Несвицкий сжал предплечье друга.
— Как-как… Офигел, увидев тебя в этой компании. А это кто?
— Уголовник, мечтавший тебя убить за то, что сдал немцам хорватскую подпольную группу.
— Откуда я мог про них знать? Да черт с ним! А вот генерал… Неужели?
— Да. Герр Шварцкопф, начальник реферата военной разведки Бундесвера. На редкость
— Мне обещан код для деактивации взрывного устройства, — напомнил тот.
— Только не трогайте кнопки на пульте! — предупредил Несвицкий. — Снимайте одежду и просто оторвите пластырь. Взрывчатку — лучше выбросить за борт.
За этими событиями самолет набрал уже тысяч пять высоты и, неторопливо ворча поршневым двигателем, летел к югу. Под крылом пока еще виднелись равнинные пейзажи, местами — невысокие холмы. Леса, поля, многочисленные речки. Апрельская зелень, едва распустившаяся, внизу радовала свежестью, а из-под облаков выглядела изумрудным покрывалом. Там — война, партизаны, взрывающиеся мосты? Ничего похожего.
Генерал разоблачился. Взялся за пластырь. Зажмурившись в предчувствии боли от вырываемых волос, а по волосатости он мало уступал кавказцам, словно родившийся в термобелье, он дернул за конец ленты.
Хлопнуло и правда не очень громко. Примерно, как выстрел мелкашки. Отлетевшая коробочка угодила Василию в лоб, тот громко выругался.
А ведь Несвицкий был уверен, что никакого автовзрывателя там нет — Ивич врал всем. Спасая ситуацию, волхв кинулся вперед.
Обернувшийся пилот вряд ли рассмотрел безобразие в салоне. Черный глаз ствола пистолета-пулемета у лица обычно приковывает внимание без остатка и не способствует излишнему любопытству.
— Сейчас передаешь управление моему товарищу и тихо сидишь рядом. Тогда останешься жив, — Несвицкий, не опуская оружия, левой аккуратно вытащил пистолет летчика. — Понял?
Душан перетащил трупы в хвост и сам там остался в не слишком приятной компании, к нему для соблюдения центровки подсел Василий. Это понадобилось, потому что Борис отправился в пилотское кресло, туда же двинулся и Олег — связаться с базой Младеновича, чтоб не обстреляли на посадке. Несвицкий тоже сидел впереди, контролируя пилота.
Касаткин-Ростовский умел управляться с самолетами подобного типа. Тихоходные и с неубирающимся шасси, они просты даже для не слишком опытного пилота. Но у каждой модели есть нюансы, незнание которых приведет к катастрофе.
— Вроде освоился, птичка послушная, — доложил Борис.
Когда впереди показались горные отроги, он уже довольно уверенно вел ее на высоте нескольких десятков метров, уходя от радарного надзора. У Олега, пробующего выйти в эфир на частотах повстанцев, получалось плохо. Во-первых, он хуже, чем Владимир, знал радиосвязь, будучи запасным радистом в отряде. Во-вторых, во время первого же диалога его послали в чмар.
Зная, что осталось не так много времени до завершения полета, и немцы вряд ли успеют кого-то озадачить на перехват, Несвицкий взял микрофон и, представившись, открытым текстом пригласил к рации Младеновича. Серб на
— Здесь Младенович, — раздался хорошо известный голос, узнаваемый через шум помех.
— Здравствуйте, господине генерал. Спросите о чем-нибудь, что знаем только мы с вами.
— Николай? Правда — ты?
— Так убедитесь. Спрашивайте.
— С кем ты пришел впервые ко мне в приемную?
— С невестой Мариной. И вы пригласили меня в службу охраны…
— Стоп! Молчи. Нас слушают. Ты где?
— На борту очень маленького и подлетающего к Високи Планины самолетика. Борис ведет, он в порядке. Не стреляйте по нам при посадке! Самолет с крестами Бундесвера.
— Не выйдет, Николай. Нас бомбили снова. Дорога в воронках.
— Спасибо, что предупредили. Тогда прыгнем, — Несвицкий повернулся к германскому летчику, с легким ужасом прислушавшемуся к разговорам на непонятном языке. Переключился на немецкий. — Запоминай! Сейчас мы по одному покинем самолет. Твоя задача — сесть в пилотское кресло и держать ровное направление. Будешь паинькой — не выстрелим в тебя на прощание. Разворачивайся и дуй обратно в Белград. Топлива хватит?
— Я-я! — залопотал тот, даже не глянув на датчик уровня топлива. Не истребитель, не бомбардировщик и не штурмовик, парень не был психологически готов к приключениям, которые выпали на его долю.
Показались руины БиоМеда. В открытую дверь полетели трупы хорватского уголовника и немецкого генерала. Несвицкий не желал, чтобы из-за известий о смерти Ивича раньше времени испортились отношения с хорватским подпольем в Белграде. А уж Шварцкопфу после того, как устроил побег Борису, дома точно не рады — ни живому, ни мертвому.
Он последним бросился навстречу ветру, сдержав обещание не стрелять в пилота. Пусть идет война, но и на ней не нужны лишние жертвы.
Глава 15
15.
Пятнадцатиминутная запись заявления князя Бориса Касаткина-Ростовского, сделанная им по возвращению из плена, обошла практически все новостные телевизионные выпуски планеты — и даже в странах, далеких от Европы. Лишь в Рейхе ее дали в кратком изложении, назвав «жалкой попыткой оправдать терроризм и предательство».
Но на экране князь жалким не смотрелся, наоборот, глядел орлом. Он обратился к кайзеру и канцлеру с гусарским предложение: пускай сотрудники спецслужб Германии покажут его письменное согласие сотрудничать с немецкими властями или другое зафиксированное на видео, аудио признание о выдаче подпольщиков в Белграде.
— Герр кайзер! Герр канцлер! — напирал Борис. — Готов поспорить, что у вас нет ничего — и даже доказательств, что я находился в самолете, врезавшемся в мост. Меня нашли довольно далеко от места происшествия. Я был оглушен и ранен взрывом, беспомощным попал в застенки ваших палачей, где подвергался избиениям и пыткам. Затем меня и вовсе представили предателем и террористом. Вся ваша пропаганда — ложь. А пропаганда — часть идеологии государственной структуры. На лжи она недолговечна.